Моя мама предпочла бы непедагогично побаловать меня, пожертвовав воспитательными приёмами, но работа в психбольничной прачечной давала возможность кое-как существовать вдвоём с моей младшей сестрой Броней, которую я когда-то в детстве нянчила, и не являлась достаточной, чтобы урывать что-то для меня.
Мне следовало равняться на Ломоносова и других великих русских учёных, вынужденных самим пробивать себе дорогу к свету познания.
В поисках дешёвого жилья мы заехали на электричке в посёлок Всеволожск, в пригороде Ленинграда.
Мы поселились через несколько домов друг от друга и прожили во Всеволожске нашу первую медовую зиму.
Хозяин Виталия Соломон не уступал по уму своему далёкому предку.
Говорить с ним о политике было сплошное удовольствие, тем более, что не требовало дополнительной оплаты.
Я поселилась в дружной русской семье, где было двое детей и муж с женой. Супруги жили в мире и согласии.
П о вечерам они ставили к ужину на стол бутылочку самогонки, картошку с селёдочкой, или пельмени. За мирной беседой и аппетитной закуской бутылочка незаметно пустела, но её никогда второй раз не доливали, а сидя за столом долго и красиво пели песни.
Комната, которую они сдавали, была небольшая, но удобная, с отдельным входом.
Чтобы было дешевле, мы её снимали вместе с другой студенткой Людой.
К сожалению, моя «сожительница» была не самых лучших правил.
Её жизнь до поступления в институт была богата событиями и, увы, часто далёкими от обременительных требований морали.
События включали воровство с последующими тюремными отсидками и, мягко выражаясь, аморальное поведение, которым стыдливо именовали, отсутствующую в стране развитого социализма, проституцию.
Правда, об этом стало известно гораздо позже, когда Людка показала себя как «рецидивистка».
Встань она после поступления в институт «на путь исправления», у неё была прекрасная возможность начать всё сначала, стать врачом и жить, как живёт вся интеллигенция Советского Союза.
Но её такая перспектива не привлекала.
Биография и жизнь соседки меня мало волновали.
Я ничего вокруг не замечала. Я была занята учёбой, работой и любовью.
Красть у меня было нечего.
Людка познакомилась с молодым мальчиком из настоящей интеллигентной Ленинградской семьи, любовно называла его Димычем и часто оставляла на ночь у себя в постели.
Через какое-то время, скромно потупясь, Людка порадовала его, что беременна и хотела бы стать его женой.
Димыч не выразил восторгов по поводу беременности и вежливо, но твёрдо отклонил предложение о браке.
«Несчастная девушка» оперативно узнала адрес «соблазнителя», проникла в интеллигентный дом и наделала там шороху.
При этом выяснилось, что у скромного мальчика есть такая же скромная, красивая невеста и любовь между ними протекает исключительно на платонической платформе.
Людка сумела и перед ней предстать в роли несчастной совращённой жертвы.
Но не тут-то было!
Интеллигентные папа, мама, сын и невеста проявили большое мужество, твёрдость и сплочённость.
Так как ребёнок был воображаемый, то Людке волей-неволей пришлось успокоиться.
Вскоре она нашла себе более соответствующую компанию из нескольких громадных парней.
Она исчезала на несколько дней, потом возвращалась похудевшая, измождённая, с ввалившимися глазами и доверительно рассказывала истории, которые мне тогда казались невозможными, а теперь получили название – групповой секс.
Жажду они утоляли не водой и не кефиром. После чего такая проза, как сидение в анатомке и заучивание названия мышц, костей и прочих премудростей, было бы слишком утомительно.
Для того, чтобы пить и закусывать нужны были деньги, поэтому вскоре они попались на краже и были, к счастью, отчислены из института, иначе ведь могли бы стать врачами и неизвестно скольким бы тогда больным «не поздоровилось»!
Вся эта эпопея длилась почти всё время, пока мы жили во Всеволожске, после чего наши с Людкой пути навсегда разошлись.
В комнате с Виталием жил спокойный парень по фамилии Хилько, с лицом, сплошь покрытым веснушками.
Зима выдалась снежная, холодная. Мы ездили в институт на электричке.
Иногда пути засыпало снегом, электричка не шла. И мы возвращались домой к Виталию, стряхивали с себя снег, который в темноте разлетался искрами по всей комнате, раздевались и ныряли в постель.
Стараясь не дышать и минимально двигаться, мы блаженствовали, а добрый, бедный Хилько прикидывался, что крепко спит и ничего не слышит и не видит.
Неплохо бы тогда к нашей молодости и любви иметь некоторое материальное обеспечение.