Первой подводит эта знаменитая сердечно – бессердечная мышца, призванная качать кровь. Она выходит из строя и отказывается работать. Теперь мне приходится вести борьбу на два фронта: бороться с горем и, обманывая себя, убеждать слишком чувствительную мышцу, что всё хорошо и прекрасно и умолять её не убивать меня, перекрыв аорту.
Дальнейшее существование отныне полностью зависит от этого мышечного насоса, который начинает неадекватно реагировать на каждого постороннего недоброжелателя.
Но если мне все же удаётся выстоять в беде и остаться самой собой, тело оказывается слабей и разбивается вдребезги!
И вместо того, чтобы ликовать от счастья и победно вознестись ввысь, я должна склеивать осколки и как раб влачить на себе это кандальное тело.
Хочу я того, или нет, вся моя жизнь должна крутиться вокруг тела.
Оно должно нравиться окружающим, поэтому его надо облачать в такие тряпки, чтобы с одной стороны кое-что спрятать, а с другой стороны кое-что подчеркнуть.
Его надо кормить и ублажать, но держать на коротком поводке!
Несколько часов в день надо гробить на упражнения, чтобы угождать мышцам и костям, которые иначе скрипят и буксуют, как старая телега. Когда, наконец, выполнишь все эти требования, тело начинает беситься и требовать мужика.
Приходится наступать себе на горло и терпеть рядом какого-нибудь типа, не один раз изменяя себе самой, что приводит к разрушительным амбивалентным реакциям, когда с одной стороны хочется выгнать типа коленом под зад, а с другой стороны понимаешь, что с другим типом будет та же история…
Начинаю злиться и незамедлительно снова начинает артачиться и даёт 150 оборотов в минуту, упомянутая мышца-насос, угрожая вообще остановить «машину».
В этой свистопляске, на всю эту суету уходит почти всё отпущенное время.
Когда мне, наконец, удаётся стать опытней и умней, чтобы управлять этой физикой и химией, из которых состоит мой ближайший враг – моё тело, и думается, что теперь-то я поживу для себя, т.е. для ДУШИ, то оказывается, что уже поздно.
Весь зловредный физико-химический механизм моего тела износился и р а з б а л а н с и р о в а л с я!
Мозги суетливы и забывчивы.
Глаза щурятся и ничего не видят.
Кожа висит мятой, жеваной тряпкой.
Господи! Чего стоят зубы, челюсти, дантисты!!!!
О позвоночнике и конечностях лучше не упоминать.
Поломка следует за поломкой. Только тем и занимаюсь, что умоляю всю эту компанию ещё немного поработать.
Даю взятки лекарствами, которых требуется всё больше и больше.
И среди этого бедлама, как маленькая звёздочка светит мне моя ДУША.
Она одна не предаёт меня. Она ничего от меня не требует.
Она никому не видна и её не нужно украшать.
И только там, в ДУШЕ, нахожу я МИР и ГАРМОНИЮ!
Но, однажды, мне надоест бороться.
Станет всё безразлично.
Захочется ПОКОЯ и СВОБОДЫ.
Я на минутку замешкаюсь… И моё тело прикончит меня…
Следующее наше пристанище носит в семейной хронике название «У Бориса».
Мы въехали не только в один из домиков очередного переулка.
Мы въехали в чужую семейную драму, где пылали такие страсти, что мы забывали о собственных проблемах.
Борис жил с матерью, женой, сыном 8 лет и дочкой 4 лет.
Мать Бориса осталась в моей памяти, как некий объект без внешности, с жёстким вероломством и показной набожностью, не имеющей ничего общего с верой в Бога.
Борис, который привёл в дом матери свою тихую, спокойную жену Иру, был как пластилин (вернее будет сказать – дерьмо) в руках матери – глупой, необразованной бабы.
Ира страдала болезненными менструациями, сопровождавшимися мучительной мигренью и вынуждена была в это время лежать.
Надо было видеть, как издевалась над ней свекровь, обвиняя в лени и натравливая на неё своего сына – толстого, пузатого выпивоху с аморфным характером.
Её любимый внучек восьми лет отроду, уже усвоил много плохого и очень мало хорошего.
Иринина маленькая дочка с нежным личиком и беленькими волосиками, всегда казалась испуганной, крепко держалась за маму и громко плакала, как только в доме начинался очередной скандал.
К нам хозяева относились неплохо, но жизнь в центре этого драматического театра требовала слишком много энергии, не оставляя возможности для отдыха, учёбы и работы.
Не успевали мы прийти домой, и обняться после целого дня разлуки, как в комнату бесцеремонно вваливался Борис в сопровождении сыночка.
Старший обычно пребывал в прекрасном расположении духа.
Сияя круглой, лоснящейся физиономией, с улыбкой до ушей, усевшись и сложив руки на толстом животе, он громогласно заверял нас в своём полном к нам уважении, невзирая на то что мы евреи. Он, мол, всех уважает, а все уважают его.