Так закончилась и вторая часть совещания.
***
Мойский улетел в Тверь на следующий день, по времени подгадал так, чтобы с утра попасть в канцелярию. И не рано утром, и не ближе к обеду, а то этих канцелярских ловить-не переловить. Знаем. Плавали.
Сначала договорился с представителями Патентного бюро артефакторов и с чистой совестью отправился знакомой дорожкой к флигелю слуг. Пообедать хотелось, да и, может, помочь чем.
Встретили его с радостью, стряпуха и помощница кинулись кормить, тут же прибежал конюх и лакеи с ворохом сплетен. Главное, Ее Величество вылечил монах из Ушаковых, и его за это сразу сделали Главой рода.
– Как это монах мог вылечить позвоночник? – обалдел целитель.
– Молитвой! И секретной техникой!
– Глупости.
Конюх вскочил и выбежал.
Мойский растерялся:
– Он что, обиделся?
– За брательником побежал, как раз ладони посмотрите, он там был и обжёгся! Видаком был!
– А, очевидец. Ну-ну, тогда подождем.
Конюх вернулся быстро, и не один, за ним плелся грустный здоровущий парень.
– Вот, господин целитель, брательник мой там был, гридень он царский, и все сам видел!
– Хорошо, – хмыкнул Мойский, – но начнем с ладоней.
Ожоги не сказать, что большие, но поработать пришлось, хорошо, больше больных не привели, резерв экономить не пришлось.
Гридень радостно сжал кулаки несколько раз, отвесил поклон, уселся основательно и сказал со значением:
– Монах помолился, и императрица выздоровела! А больше говорить мне не велено.
– Ох ты, господи! – закрестилась кухарка, и все за ней.
Мойский ничем не выразил своего сомнения, но попросил гридня проводить его к воротам. До ворот не дошли, по дороге шибко уставший целитель предложил передохнуть.
– А звать тебя как?
– Гриней, барин.
– Григорий, значит. А кто еще видаком был, Григорий?
– Премьер еще был, тоже ушаковский, только их оставила императрица. Остальные отошли, ждали недалече, но не могли слышать.
– А почему ты остался?
– Так и я не остался, службу знаем. Велено отойти – так и отошли сразу-то. Я девку проверял, поэтому чудо сам и узрел.
– Какую девку?
– Да мелкую совсем. Когда монах помолился, огонек с ладоней к девке и побежал. Тоже ушаковская, видать. Меня отправили посмотреть, жива ли она. Какой там, только пискнула и померла. Я померших много видал, сразу вижу.
– То есть сначала монах убил девочку, а потом помолился за здоровье Ее Величества, так что ли?
– Ну дык я не все слышал, но сначала монах на девке-то силу показал свою, понятно же, а потом уж лечил Величество!
Почему у Мойского потемнело в глазах, он сам не понял.
– Эй, барин, ты чего? Барин!
– Не тряси… тут я. Жив вроде. А премьера где повидать, не знаешь?
– Как не знать, знаю. Брательник мой отвозил в евонное имение. Тут недалече.
– Позови брата. Пожалуйста. Неважно себя чувствую, может, подвезет меня…
***
Мойский узнал бывшего премьера, да и тот вспомнил целителя. Разговорились не сразу, но каждый рассказал о себе и о девочке, с которой так странно свела судьба. Мойского Ушков свозил на могилку, где искать родных – никто не знал, и последний приказ императрицы бывший премьер выполнил, похоронив девочку на своем семейном кладбище.
На табличке написано: «Алексия Ушакова-Савельева».
– Ушакова, бывшая глава рода сказала, что девочка Савельева. Правильно?
– Правильно. Боюсь возвращаться к ее родителям.
– Знаешь, Ваня, а поеду я с тобой, пожалуй. Сам все и расскажу. Поставлю в известность супругу, и полетим с тобой вдвоем, у меня свой дирижабль. Маленький, но нам хватит. Я и сам небольшой, как видишь. А девочка сказала, что и на меня как-то воздействовала. Может, и подрасту…
– Все может быть. Она – гений. Была.
– Была… Жди, я быстро.