А ещё милостивый наш Государь прислал нам мага-целителя на три дня.
Настоящего мага!
Как только у меня жар спал, я тоже сбегала посмотреть на целителя. Так-то он ничем не отличается от наших людей. Голова такая же, руки-ноги, сам крепенький на вид.
Кого успел, того и поднял, остальных похоронили. Говорили, что он из крепости какой-то пограничной, и ему всякие раны и ушибы доводилось видеть.
Дядька-мастеровой Дунечке достался в возрасте, за пятьдесят точно. И рука левая плохо сгибалась. Но топором владел достойно, даже отец Афанасий на этого мастера заглядывался. После подворья Дунечки и нашего дома священник ожидал дядьку к себе. Церковь не пострадала, а вот хозяйственные постройки требовали крепких рук, а лучше и не одного мастера, а сразу двоих-троих. Поэтому Отец Афанасий уступал свою очередь, чтобы работники пришли к нему уже никуда не торопясь.
– Ну, что молчишь, Дуня? Ест, что ли, много? Но церковь раздавала пайки военных. Не брала?
– Тетечка Мари, все взяла, выбрала и свою долю, и на работника. Пожрать-то он горазд, конечно… но мне уже семнадцать полных, в доме одна, а он все же мушшина видный… что потом мой батюшка скажет, как приедет-то? Выдерет?
– Видный? – задумалась тетя.
– Видный, – подтвердила я сдуру. – И здоровый такой. Только ругаться горазд.
– А ты откуда знаешь? Подглядывала? Бесстыжая! Я ночей не сплю, все думаю, как тебя воспитывать, а ты как была Сонькой, так и осталась!
Все, тетя завелась. Это надолго.
Объяснять, что подглядывать нет смысла, все равно он к нам потом приходит по очереди. Как-то раз стирала во дворе, а он воды попросил. Налила в ковш да подала. Взял и вылил себе на голову. Он еще лил, а я уже тетины вещи развешивала. Воды не жалко, но и дел домашних много.
– Ладно, Дуня. Отправляй к нам, так и быть. Завтра.
***
Познакомились с дядькой этим на следующий день, ближе к обеду. Он там все доделал, потом пришел отец Афанасий, проверил, что отремонтировано, сделал нужную запись и ушел. А дядька назвал свое имя:
– Григорий.
– Мари и Софи, – благосклонно кивнула тетя.
– Твою ж мать, – чуть не выронил он из рук здоровенный мешок с инструментами, – откуда такие цацы?
– Не смейте ругаться в моем доме, – взвизгнула тетя.
– Хорошо. В доме не буду.
Пока тетя изображала, что приходит в себя, я уже сбегала на чердак, еще раз все проверила, а потом и показала Григорию, где его место ночевки. Там и стол у нас, и сундук с разным добром, и одеяла с запасом. Тетя позаботилась, когда раздавали в церкви неимущим. Я ничего не хотела брать, у нас и свое сохранилось, но она взрослая, ей виднее.
А священник тогда и шепнул:
– Мария, не жадничай.
Вроде никого рядом не было, а все, прилипло и не отодрать.
***
Вчера Григорий осмотрел, как он сказал, «фронт работ». И утром, за завтраком, нам объяснял, что и в каком порядке он начнет восстанавливать.
Тетя тут же возмутилась:
– Ах, мы такие слабые, а вы, Григорий, норовите самую трудную работу бросить на нас!
Дядька и ухом не повел, вдруг обратился ко мне:
– Что молчишь, хозяйка?
– Это как? – я удивилась. – Мне нет семнадцати, а в пятнадцать только маги считаются совершеннолетними. Я же не маг вам какой-нибудь.
– Отец Афанасий сообщил, что дом принадлежал твоим родителям, ты наследница, а приживалкам слова никто не давал.
Тетя стала сползать со стула, я подскочила, чтобы ей помочь усесться. У нее очень толстенькие ноги, и ходить тяжело, и просто встать. Поэтому сидеть приходится ровно.
Я разозлилась:
– Знаете, Григорий! Кроме нас с тетей никого из родни не осталось. Неужели вы думаете, что можно бросить не совсем здорового человека? Потерявшего близких. Потерявшего дом. Потерявшего память. Мы сами разберемся, кто из нас хозяйка. У тетя есть занятие, которому она отдается всем сердцем – мое воспитание. И это очень хорошо. А мне хватает уборки, стирки и готовки. Я еще читать учусь, отец Афанасий буквы показывает, когда время находит!