– Ты что, неграмотная?
– Я тоже все забыла. Как дурочка. Мы с тетей тяжко болели, нас целитель настоящий смотрел. Глупая я, да, но человек.
– Интересная вы парочка…
***
С утра тетя закричала по привычке:
– Сонька! Где ты опять болтаешься?!
О Господи! Мне не трудно ей помочь встать, но Григория ведь испугает.
И точно. Прибежал в исподнем с топором в руках:
– Что? Кто?
Эх… дольше объяснялась. Вроде как шутка такая домашняя.
– Я б за такие шуточки ХРЕН на рыло натянул!
Да громко так сказал. Пришлось опять к тете бежать.
***
Готовила я с удовольствием.
Потихоньку выясняла, что любит Григорий, да и наблюдала. Тихо удивляясь, что у них с тетей схожие вкусы в еде. Я запросто могу хлебом и куском рыбы или курятины пообедать. А им обязательно надо, чтобы на столе в обед была похлебка, к ней бы сухарики, а потом уж кусок рыбы, к примеру. И лучше ягодный напиток, а не чай. Утром – каша, а вечером варю нам по паре яиц, а Григорию три. Слава Богу, куры выжили. Умные они у нас, запрыгнули на насесты и отсиделись в половодье.
Приготовила им ужин, выставила на стол и собралась в церковь. И буквы еще покажет отец Афанасий, а я помогу ему с уборкой.
– Подожди, Соня. Ты к священнику?
– Ну да.
– Так буквы и я знаю. И цифры.
– Не, спасибо. Цифры я сразу запомнила, и букв немного осталось. И ему помочь чем найдется.
– А тебе могу про звезды рассказать!
От хитрый какой Григорий! Это он, по-моему, не хочет с тетей наедине оставаться. Видать, тяжело ему не ругаться, а тетя даже священника сумеет до греха довести. Ну, так иной раз отец Афанасий бормочет.
Ничего, потерпят и тетя, и Григорий. Да ему осталось четыре дня у нас работать. Так-то он мне понравился. Мне бы такого отца…
Он мрачный иногда, и что-то бурчит про себя, как будто с кем-то ругается. Ну, раз в доме нельзя. А сам и курятник уже поправил. И хлев. Можно опять корову завести, наша телочка, говорят, утонула. В баньке окна сделал, да удачно так, Федот сказал, что у нас маленькие были. А тут два больших, и стекло откуда-то принес, вставил. Осталось с огородом помочь, и саженцы высадить деревьев. Григорий решил, что оставит их напоследок, как сладкое. Смешной такой. А сами саженцы заберет из тех домов, где никого не осталось. Отец Афанасий сказал, что можно и даже нужно. И около церкви планируют сад развести для всех желающих.
А тетка при Григории жадничает меньше, я заметила. Морщится, но разрешает соседям взять то одно, то другое. Теперь все к нам норовят забежать, когда мы втроем ужинаем.
***
В этот последний день пребывания Григория я проснулась рано. Убралась, приготовила к обеду особенные блюда, сняла с веревки его одежду, аккуратно сложила и побежала в церковь. Отца Афанасия не оказалась, где-то по делам, видать. Без него не стала хозяйничать и спокойно пошла домой.
Дорогу от церкви уже поправили, поваленные деревья убрали, так что идти в удовольствие. Я и шла неспешно, помахивая каким-то прутиком.
Как вдруг услышала и хохот, явно мужской, и визг чей-то, и шлепки, как будто половики хлопают. Необычно. Я побежала к дому. А из новых ворот навстречу мне выскакивает Григорий, хохочет и ругается:
– А ХРЕН тебе, Машка-жадина!
Следом выпрыгнула тетя. Лицо красное, вспотевшее, волосы прилипли ко лбу, дорогая шляпка, как у благородных, сбилась набок. И в домашнем халате!
Я столбом застыла.
В руках у тети самое большое наше полотенце, мокрое. Она им старается Григория шлепнуть.
А он убегает и дразнится.
Вот точно бесстыжий.
Как ребенок невоспитанный.
– Машка жадина-говядина. Зачем ей голова? Шляпку дворянскую носить!
Шлеп! Промах.
Григорий перепрыгнул через канаву и показал язык.
Шлеп! Опять мимо.
Причем он хитрый. Убегает недалеко, вроде легко его поймать.
– Сонька! Окружай его! Хватай!
Интересная у меня тетя. Как я одна могу окружить взрослого дядьку?
– Ага, ХРЕН вам меня поймать – с удовольствием выругался Григорий. Он же не в доме.
И добавил тоже громко:
– Смешная какая Машка. Давно я так не смеялся.
Тетя захрюкала неразборчиво, отдельные слова у нее не получались, и прыгнула через канаву к нам. Григорий вдруг подхватил меня за плечи и под коленками и тоже прыгнул, только навстречу, на ее старое место.