Лётчики отмечали день рождения одного из своих товарищей. К моменту прихода молодого воздухоплавателя они уже прилично выпили и, не особо стесняясь, разглядывали посетителей.
– Слушай, лейтенант, что-то я тебя не знаю, – сказал один из них, подходя к Мишиному столику.
– Да и я тебя тоже не знаю, – ответил Рычагов, пытаясь смягчить непонятно из-за чего назревающий конфликт.
– Что отмечаем? – продолжал наседать лётчик.
– А тебе-то какое дело? – Миша не чувствовал за собой вины.
Лётчик наклонил голову как молодой бычок, решивший немного пободаться, упёрся кулаками в край стола, прищурил глаз и стал внимательно рассматривать противника.
– Послушайте, молодой человек, – подал голос тыловик и поправил очки. – Идите-ка вы лучше… к своим приятелям… Мы, по-моему, с вами не знакомы и к вам не пристаём.
Манерой поведения и произнесёнными словами он больше походил не на армейского офицера, а на школьного учителя, который пытается утихомирить малолетнего хулигана. Ещё немного и он пригрозит ему пожаловаться директору, от чего хулиган расходится ещё сильнее.
Чтобы не превращать наш лирический рассказ в голливудский вестерн, пропустим описание кабацкой драки с перестрелкой. Тем более, что никакой стрельбы, конечно же, не было. Дело всё-таки происходило не в салуне Дикого Запада и почти на сто лет позже эпохи легендарных ковбоев.
Поясним только, что справедливое негодование компании за соседним столиком вызвал не сам Миша Рычагов, а его незаслуженный знак лётчика 1-го класса, который пилоты зарабатываются тяжёлым трудом, в прямом смысле слова – потом и кровью. Присваивает его лично Министр обороны, и никакой лейтенант, будь он хоть трижды воздухоплаватель, носить не достоин.
Второй удар по своей несчастной голове Миша получил так же не когтистой лапой, а пузатой пивной кружкой, созданной Верой Игнатьевной Мухиной – гениальным советским скульптором – совсем для другой цели. К счастью кружка не разбилась, избавив Рычагова от более серьёзных увечий, но толстое стекло рассекло в кровь на этот раз правую бровь.
Первое, что увидел Миша прямо над собой, когда, лёжа на полу, открыл уцелевший глаз, – было красивое Танечкино лицо. Она что-то сбивчиво рассказывала начальнику патруля, показывая то на поверженного артиллериста, то на притихшую компанию пилотов за соседним столиком.
Многие считают, что в русском языке слова «любить» и «жалеть» являются синонимами. В отношении Танечки это правило не действовало. Она Мишу жалела, но не любила и, объясняя представителю военной власти, что и как тут произошло, выставляла Мишу не героем, а несчастной жертвой, подвергшейся нападению пьяной шпаны.
Миша стало обидно, он закрыл глаз и стёр красивый Танечкин образ из своей памяти.
Гонка вооружений шла полным ходом. Железный занавес между СССР и капиталистическим миром был крепок как никогда прежде. Ствольная артиллерия с массивными лафетами выходила из моды, и на её место в милитаристском дефиле всё чаще стали появляться высокие и стройные баллистические ракеты различных модификаций, дальности и мощностей. Армия, весь крещёный и некрещёный мир готовились к ракетно-ядерной войне.
Огневую штурмовую полосу готовили к ученьям.
Военврач Любовь Сергеевна разместила полевой медпункт в тени большой берёзы. Она сидела на складном стульчике и наблюдала, как сапёры под руководством капитана Рычагова разливают в бетонные канавки напалм из железных канистр и развешивают на бетонных столбах взрывпакеты.
С точки зрения архитектурного искусства ОШП не отличалась изысканностью форм. По замыслу проектировщика объект моделировал горящие развалины, оставшиеся после вражеской бомбардировки, и по сути являл собой нагромождение бетонных конструкций, по которым надо было бегать в противогазе и защитном костюме. Закопанные вертикально в землю плиты с пустыми оконными и дверными проёмами изображали стены домов, а бетонные столбики, к которым на время учений привязывали ветки, – горящий в ядерном пламени лес. Местами встречались огненные траншеи, через которые требовалось прыгать или бегать по мостикам. Самым сложным препятствием считалась потерна – длинный узкий проход между двумя бетонными стенами. На входе и выходе из потерны в глубоких ямках горел напалм. Огонь поднимался стеной и загораживал вход, а чёрный клубящийся дым заполнял коридор. Бежать приходилось наощупь.