В дверях кузницы стоял отец. Неизвестно, сколько он там уже был. На лице отображалась крайняя степень изумления. Он широко открытыми глазами смотрел то на Барата, то на клинок. Было понятно, что в его голове роятся сотни вопросов, которые сводятся к одному, самому главному — как?
"И что я ему скажу?" — устало подумал Барат. — "Я же сам ничего не понимаю!"
Но, вопреки ожиданиям, отец задавать вопросы не спешил. Турот молча подошел к наковальне и принялся рассматривать клинок. Вдруг он вздрогнул. Брови его изумленно поднялись еще выше, хотя казалось, что дальше было некуда. Барат тоже опустил взгляд на меч. С мечом творилось что-то странное, невозможное! Барат почувствовал, что его волосы встают дыбом, тело мгновенно охватило жаром, а потом выступил холодный пот. Прямо на глазах рукоять затягивалась матово отсвечивающей, внезапно появившейся кожей. Нарастала гарда, вытягиваясь в трилистник на концах. Отец ухватился за меч и поднял его вверх, рассматривая его. Внезапно случилось странное. Кузнец напрягся, стараясь удержать клинок. Не получилось! Меч вырвался и, сверкнув серебряной змеей в воздухе, упал на пол. Турот, побледнев, зажимая глубокий порез на руке, с восторженным ужасом смотрел на меч. Губы Турота шевелились, он что-то неслышно шептал. Барат метнулся в угол за чистой водой и материей промыть и перевязать рану. Турот как будто даже не замечал крови, текущей из пореза.
— Сараташ! — наконец хрипло выдавил из себя Турот. — Дед мне рассказывал, но я не верил. Думал, что это сказки.
Барат, затягивая последний узел на повязке, обеспокоенно взглянул на отца. Он чувствовал себя виноватым в том, что произошло.
— Наверное, он будет стоить дороже сорока золотых, — желая подбодрить отца, сказал Барат.
— Ты не понял, — покачал головой Турот. — Это Сараташ. Меч с душой! Его не продать и не подарить. Возьми его!
Барат нерешительно посмотрел на меч. Как-то не очень хотелось брать в руки этот клинок. А вдруг и его так же резанет.
— Да не бойся! Ты же его выковал, — нетерпеливо сказал Турот. — Он — твое творение. Как он может сделать тебе что-то плохое?
Барат наклонился и тронул рукоять пальцем. Ничего не произошло. Парень осторожно поднял клинок. Тот вел себя смирно. Барат, затаив дыхание, рассматривал творение своих рук. Длиной в два локтя, обоюдоострый клинок постепенно сужался по всей длине, превращаясь в острейшее жало. Внезапно середина лезвия почернела. Острые края, напротив, стали белыми с голубоватым отливом. У Барата сложилось стойкое убеждение, будто меч мурлыкнул от удовольствия, что наконец-то его подняла с пола хозяйская рука. Все существо Барата охватило теплое чувство любви и преданности.
Турот бросился к верстаку и, схватив какой-то брусок, положил его на наковальню.
— А теперь рубани по нему! Да сил не жалей! — азартно бросил он Барату.
Барат возмущенно уставился на отца:
— Да я же на нем зазубрину сделаю!
— Если это Сараташ, то не сделаешь, — отмахнулся Турот. — Давай!
Барат с сомнением посмотрел на брусок, а потом на меч в руках. Очень не хотелось портить такой красивый клинок, к тому же первый, выкованный им самим. Турот в нетерпении смотрел на сына.
"А, ладно! Попробую, но не в полную силу", — решил Барат и, размахнувшись, опустил меч на брусок. Он ожидал отдачи от удара в руки. Даже зажмурился, но ничего, кроме легкого сопротивления движению меча, не почувствовал. Он мог бы продолжить движение, но именно эта легкость его удивила и остановила. Барат осторожно открыл глаза и посмотрел на свои руки, потом перевел взгляд на отца. Отец стоял с выпученными от удивления глазами. Видно было, что такого не ожидал даже он. Барат перевел взгляд на меч. Увиденное поразило его. Меч рассек брусок и до половины вошел в наковальню, разрезав ее так же легко, как и брусок. Он мог бы и развалить наковальню надвое, если бы Барат продолжил движение.
Отец шумно выдохнул воздух из легких:
— Ну, ты даешь! Дед и это рассказывал мне. Я все никак не мог поверить, что такое возможно. Верно, пока не увидишь своими глазами, в это поверить сложно.
Барат осторожно потянул меч на себя. Вопреки его ожиданиям, скрежета не раздалось. Меч вышел легко и мягко.
— Отец, я так и не понял, что происходит? — Барат растерянно смотрел на Турота. — Расскажи мне, что это?
Турот, взмахом руки указав Барату на табурет, сам умостился на краешке верстака.
— Подожди! — попросил Барат. — А как же твоя рана?
— Уже не болит, — улыбнулся отец. — До твоей свадьбы обязательно заживет.
Турот ненадолго задумался, а затем начал свое повествование: