Феликс отвел карие глаза — всегда строгие и спокойные, теперь отдающие дикой страстью получить ответ. Откинул голову в небеса, пропитанные черным обсидианом.
А дальше? Дальше — пустота…
ГЛАВА 2. Марлин
Все планеты материального мира, от высшей
до низшей, — это юдоль страданий, где каждый
вынужден снова и снова рождаться и умирать.
Бхагавад-гита
— Будешь сидеть, пока мхом не зарастёшь? — раздался звонкий голос за спиной, словно разбили бокал у микрофона.
Марлин отодрала лоб от стола. Казалось, дерево срослось с кожей, иначе сложно объяснить: почему голова не желала подыматься, а веки оставались закрытыми. Сколько времени прошло? Пять минут назад за окном виднелось солнце!
Она протяжно зевнула, чихнула от запаха пыли и прокрутилась на скрипящем стуле. Ужаснулась, заметив себя в отражении зеркального шкафа.
«Надутый одуванчик, что достали из лужи, — посетовала Марлин. Золотистые волосы растрепались, а тушь на ресницах переквалифицировалась в черные синяки. — Господи, видел бы меня Феликс... Жуть».
Протерев сонные глаза, она откинула волосы назад и постаралась улыбнуться, ведь рядом качала головой Яра (которую лучше не злить после семи вечера): статная брюнетка с кудрями, вьющимися лозой винограда. Будить Марлин на работе уже стало ее некой вынужденной обязанностью.
— Да, да… заснула за историей болезни… опять, — вздохнула Марлин, шурша страницами, — и кто сказал, что, заснув над текстом, к человеку приходит озарение?
— Твоя шизофрения. Вставай! Полдня проспала. Думаешь, так просто тебя каждый раз прикрывать?
Лениво поднявшись на ноги, Марлин просунула руки в белый кардиган. Оторвала одну пуговицу, которая тихо стукнулась о паркет и укатилась под стол. Попыталась найти беглянку.
Паутина. Грязь. И не одной пуговицы!
Поиски не окупились — зато раздался грохот.
Марлин больно ударилась головой о столешницу. Выругалась. В кабинете слишком темно, как здесь можно передвигаться? Кто всё выключил? Свет излучает лишь настольная лампа над бесконечными бумагами, среди которых Марлин то и дело засыпает. А вот ночью — в уютной, теплой постели — она не может уснуть до рассвета. Уже девять месяцев.
Именно столько времени прошло со смерти ее мужа.
Марлин часами лежит под одеялом, уставившись в потолок. И не спит… вообще не спит. Ретиво изучает хрустальные капли люстры, мерцающие в лунном свете… И так — день за днем, луна за солнцем, утро за ночью…
Яра шлепнула по спине, отчего Марлин окончательно проснулась и, пошаркивая, выползла из кабинета. Села в автомобиль и отправилась к самому важному человеку, а точнее к тому, что от него осталось.
К могиле мужа.
***
Плита из черного мрамора превосходила рост миниатюрной Марлин.
Феликс красовался на ней во все семьдесят два дюйма. Художник запечатлел его молодым, стройным и с нескрываемой иронией во взгляде, по которой она так скучала.
— Здравствуй, Фел… — прошептала Марлин, опускаясь на колени перед памятником.
Плакучая ива задрожала от свистящего ветра: она росла рядом с могилой Феликса. Под этим деревом покоилась мама Марлин, покинувшая мир в борьбе со злокачественной опухолью головного мозга.
Никогда Марлин не могла понять: почему мама так относилась к ее мужу? Анна ненавидела Феликса — даже на свадьбе позволила себе выступить против их брака. Марлин прекрасно помнит, как потела, краснела, мечтала о землетрясении, чтобы провалиться до катакомб и не видеть лица мужа, который гнул в пальцах вилку буквой зю.
Интересно, чтобы мама сказала, узнав, что после смерти ее тело обрело покой рядом с зятем?
И обрело ли?
Усталость вернулась, и Марлин прилегла на студёную скамейку. Чуть прикрыла глаза…
До ушей донесся чей-то голос, источник которого был за густыми кустами, заросшими клейкой паутиной. Марлин очнулась и осознала, что уже час спит на лавочке, подметая волосами землю.
Проклятье!
С ловкостью пингвина, а не кошки — она потянулась. Упала. И разодрала локоть об асфальт.
Смотри, Фел, смотри! В кого я превратилась… Или кем всегда была, только кому это теперь важно?
Бурча под нос, она еще раз бросила взгляд в сторону кустов. Взглянула на часы — одиннадцать ночи. Кто может здесь быть в такое время?
Снова — хруст и треск. Где-то за кустами. Слабый свет пробирается сквозь заросли.
Страх сжал в плотный кулак, хочет раздавить, не дает сдвинуться с места. Призраки? Нет… Их она не боится. Бояться нужно живых. Марлин чурается людей, которые могут перерезать горло или пустить пулю в лоб… как Феликсу.