– Диана!
– Надо же мне для начала узнать, в чем меня обвиняют.
Илисатт вздохнула, по красивому строгому лицу пробежала тень.
– Диана… Ты не монахиня. Ты живешь здесь уже давно, но не отказалась от мирской жизни. Так не делается. Многие сестры, которые… с которыми… Сестры, чье мнение мне приходится учитывать, обеспокоены. Не столько твоим присутствием, сколько тем искушением, которое ты несешь в себе. Ты ведь понимаешь, что своей речью, своим поведением, мыслями ты олицетворяешь мир, ставший для нас закрытым. А многим сестрам, особенно молодым сестрам этот мир еще интересен, еще не потерял своего очарования. Да и ты уже не то загнанное существо, что приползло к воротам полгода назад. Ты снова стала сильной, и ты хочешь вернуться туда. И мир… Твой мир ждет тебя.
Теперь настала моя очередь хмуриться и вздыхать. Настоятельница была права. Я оправилась от потрясения, – что и говорить, время лечит, – и мне действительно уже стало здесь скучновато. С некоторых пор я начала задумываться о том, чтобы покинуть монастырь, но пока не решила, куда идти. Никто нигде меня не ждал.
Не получив от меня ответа, настоятельница продолжила:
– Не знаю, что там у вас вышло с Анной, но даже если не было ни малейшего повода для разговоров, и ты, и я, и она поклянемся в этом, мало что изменится. Ты понимаешь, о чем я?
– Да, матушка. Я все понимаю.
Я действительно все понимаю. Судьба решила меня поторопить с выбором. Что ж, пора. И, правда, пора. Я слишком долго пряталась от себя и своих воспоминаний, слишком долго позволяла себе жить, ни о чем не думая.
– Я могу остаться до завтрашнего утра? – спросила я. Вопрос получился резким.
– Даже до послезавтрашнего… Диана, я…
– Я знаю.
– Прости.
– Не стоит. Вы и так очень много сделали для меня.
Мы помолчали. Да и что говорить?! Мы обе все понимали. Она не хотела меня гнать, но не могла поступить иначе. Я не хотела уходить, но тоже, как видно, иначе не могу. И дело не в Анне, совсем не в ней, это только предлог. Бедная девочка, я то уйду, а она останется. Во мне вновь шевельнулось что-то, отдаленно напоминающее жалость. Время идет, начинаю раскисать в спокойной обстановке…
– Матушка Илисатт, Анну надо как-то обезопасить, – удивляясь самой себе, выдала я.
– Да, но мне будет легче это сделать, если ты мне все расскажешь.
Все рассказать?! А что все? Рассказывать особо нечего. Мне вспомнился тот вечера, с которого собственно это все и началось. Разразилась страшная буря, дождь хлестал в окна, раскаты грома сотрясали стены, а испуганная девочка тихонько подвывала, забившись в угол. Она тогда просто напомнила мне Солидат, та тоже всегда боялась грозы. В тот вечер я впервые за долгое время позволила себе окунуться в прошлое, и, гладя по спине прижавшуюся ко мне Анну, вспоминала, как солнце запутывалось в волосах моей названной сестры.
Из-за этого то, наверное, я и смотрела потом на поведение Анны сквозь пальцы, не отдавая себе отчет в серьезности создавшейся ситуации. Я и сейчас не считала ее сколько-нибудь серьезной, но излишнее внимание других сестер было, безусловно, ни к чему, слишком уж далеко идущие выводы они делали, да и монастырь это все же. Женский.
– Диана, мне неприятно говорить об этом, но все же какие отношения у вас были с сестрой Анной? – нарушила мои размышления настоятельница, сделав акцент на слове "были".
– Отношения? – Я хмыкнула и развела руками. – Не было у нас никаких отношений. Симпатия – да. Отношений – нет.
Мать Илисатт задумчиво побарабанила пальцами по столу.
– У меня нет оснований не верить тебе, Диана. Тем более, я знаю, что ты не можешь говорить неправду.
Я с удивлением взглянула на матушку.
– Да, я знаю, – ответила женщина на мой немой вопрос, – но только я. Никто больше.
Надеюсь, мое лицо выражало именно то, что я и хотела показать – уважение и благодарность. Улыбнувшись, матушка кивнула, показывая, что мои потуги были не напрасны, и продолжила:
– Не знаю, что на самом деле видела сестра Алва, но она утверждает, что вы…
Пауза. Я просто физически ощутила, как у матушки язык не поворачивается повторить то, что нашептала ей наша верная доносчица. Однако Илисатт во время вспомнила, что она все же настоятельница и имеет определенные обязательства, поэтому, взяв себя в руки, она твердо закончила:
– … что вы предавались любовным утехам.
Хохот мой был громогласным, не таким конечно, как рев сестры Алвы, но за дверью что-то упало. Порадовали и формулировка, и понимание того факта, что сестра Алва вряд ли отдает себе отчет, что под этим подразумевается, а еще я представила ее участвующей в этих самых любовных утехах. Нарисованная моим воображением картина была… впечатляющей, как и сама сестра. От смеха слезы брызнули из глаз.
– Уважаемая мать Илисатт! – отсмеявшись, торжественно произнесла я. – Смею вас заверить, что я не придавалась… любовным утехам, – на этом словосочетании с трудом созданная серьезная мина снова стала расплываться в широкую улыбку, – с сестрой Анной, ни сегодня, ни ранее.
– Я была в этом уверена, – заявила матушка, но от меня не укрылся ее вздох облегчения.
Она расслабленно откинулась на спинку кресла, прикрыла лицо руками.
– Я могу идти? – уточнила я.
– Да-да, Диана… иди.
Но когда мой зад с радостью покинул жесткое сиденье, настоятельница спохватилась:
– Скажи мне только, что же сестра Алва так вольно интерпретировала.
Поняв, что отвертеться все же не удастся, я ответила как можно легкомысленнее:
– Всего лишь поцелуй, матушка. Один поцелуй.
Илисатт это конечно не порадовало.
– Целомудренный? – посчитала своим долгом уточнить она.
– Э-э-э… – это редко встречающееся в моем лексиконе слово уже давно мне ни о чем не говорило, и я вопросительно уставилась на Илисатт, ожидая пояснений.
– Невинный сестринский поцелуй?
– А! Хм… почти… – в памяти некстати всплыли неожиданные таланты сестры Анны, огорошившие меня и не позволившие вовремя пресечь двусмысленную ситуацию.
– Что значит "почти"? – напряженно поинтересовалась настоятельница.
– Хм…
В этот эпический момент послышался деликатный стук, после чего дверь широко распахнулась, пропуская внутрь почтенную сестру Анабелл, самую старшую в монастыре. Я была уверена, что эта уважаемая бабуся, которой по моим скромным подсчетам давно перевалило за девяносто, за кислой миной на сморщенном личике и показной немощностью скрывала бодрость, неиссякаемый оптимизм и безудержное любопытство. Вот и сейчас она цепким взглядом окинула комнату, оценила расстановку сил, а потом неожиданно и незаметно для Илисатт одобряюще мне подмигнула.
– Посольство герцога Рагдара, – вяло сообщила сестра Анабелл.
Вот уже три месяца раз в две недели герцог Рагдар оказывал монастырю материальную помощь в виде продуктов, тканей и денег. Оказались эти пожертвования очень кстати, так как зима выдалась холодная и затяжная, а следующая за ней весна все никак не хотела начинаться.
Что снизошло на герцога, или какие грехи он отмаливал, никто не знал, но матушка была ему крайне признательна. Я пару раз намекала ей, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но Илисатт отмахивалась – что можно взять с монастыря?!
Матпомощь передавалась через доверенное лицо герцога – владельца граничащего с территориями монастыря графства Верье. Само поместье располагалось от нас в дне пути, на что граф Верье – вялый анемичный мужчина за пятьдесят – жаловался постоянно.