Не могу сказать, что была сильно опечалена данным фактом: успокаивать испуганных детей, да и вообще брать себя в руки, абсолютно не хотелось. Хотелось просто лежать, пялясь в потолок, и ни о чем не думать, а иногда, когда в комнате появлялась подходящая кандидатура, кидаться в нее тяжелыми предметами. Однако принц своим появлением напомнил мне об одном неоконченном деле, и теперь, если бы его лицо постоянно мелькало у меня перед глазами, мне было бы легче переключаться и сосредотачиваться на мыслях о том, как лучше в этом неоконченном деле поставить точку.
Итак, поправлялась я стремительно, видно перед Наблюдателем стояла четкая цель поднять меня на ноги к заседанию Совета. Количество разнообразных микстур и зелий, приготовленных специально для меня(что особо подчеркивалось, то ли для того, чтобы я оценила свою важность, как свидетеля, то ли, чтобы прониклась степенью чужого милосердия), было запредельным. Чем-то меня поили строго по часам, чем-то за определенное время до или после приема пищи, что-то давали вместе с едой. У меня самой, бессловесной(поначалу) жертвы, голова шла кругом от такого многообразия пакостной на вкус мерзости, а от количество разномастных пузырьков рябило в глазах. Ума не приложу, как бедняжка Трин во всем этом разбиралась, Керш-то — понятно, — он прирожденный садист.
В конце концов, мой организм не выдержал подобных издевательств, и меня начало тошнить с завидной регулярностью. Особенно по утрам: до завтрака мне давали необычайно отвратительное на вкус лекарство. Надолго оно во мне не задерживалась, и покидало желудок очень быстро, правда вместе с пищей. Хотя еду я тоже особо не жалела, потому что по утрам меня кормили жидкой овсянкой на воде — с таким не сложно расстаться без сожалений. Однако рвотные позывы и сам процесс опорожнения организма не слишком естественным способом удовольствия мне совершенно не доставляли. Поэтому когда я окрепла настолько, чтобы самостоятельно доползать до горшка, то посчитала возможным отстаивать свои права свободного человека и положить конец чужим зверствам.
«Конец» изначально лег подозрительно легко. Как только я возвестила Трин о своем решении завершить процесс лечения досрочно, она послушно поставила пузырек на место, даже не попытавшись применить ко мне весь спектр убеждений: начиная вкрадчивыми уговорами и заканчивая слезами.
— Нет, так нет, — сказала она.
И это было несколько обидно, во-первых, потому что минувшей ночью мне не спалось, и половина времени моего бодрствования ушла на подготовку соответствующей случаю речи, а теперь не пришлось зачитывать даже ее часть; и, во-вторых, потому что я могла бы высказать свой протест гораздо раньше, глядишь, и мучиться бы не пришлось лишние два дня.
Однако радоваться раньше времени я не спешила. Что Трин?! Она всего лишь исполнитель. А вот основной мой противник и главный палач должен был появиться позже. Он и появился с хорошо знакомой мне глиняной плошкой с розовой каемочкой, от которой поднимался пар, в одной руке, и печально известным медным тазом — в другой.
— Она отказалась от лекарства, — наябедничала Тринитта, взбивая мне подушки.
— Я буду иметь это в виду, — бесстрастно отозвался Наблюдатель.
Девушка помогла мне устроиться удобнее и удалилась, а блондин молча поставил поднос с плошкой мне на колени. Тазик он пристроил сбоку, но так чтобы тот был все время под рукой.
— Моему выздоровлению способствуют трапезы в одиночестве, — максимально вежливо намекнула я на то, что раз уж Керш не собирается читать мне нотации по поводу отказа от лекарства, то ему самое время отсюда убраться.
— Чем быстрее ты поешь, тем быстрее я уйду, — намек Наблюдатель понял прекрасно, только воспринял его совсем не так, как мне хотелось.
— Надеешься в очередной раз насладиться зрелищем, как меня выворачивает наизнанку?! — язвительно поинтересовалась я. — Боюсь сегодня не доставить тебе такого удовольствия.
— Приятного аппетита, — невозмутимо произнес ирье Керш, присаживаясь на край моей постели.
— Чтоб те подавиться, — проворчала я в ответ и взялась за ложку.
В то утро в каше плавали кусочки свежей клубники(не иначе как из королевской теплицы), я почему-то запомнила их очень хорошо. И к моему разочарованию все они, вместе с овсянкой перекочевали в таз, использовав предварительно мое тело в качестве посредника. Я проводила их грустным взглядом.
— Какого черта?! — вопрос был скорее риторическим.
— Это пройдет, — на попытку успокоить ответ не тянул.
— Когда пройдет? — растревоженной змеей зашипела я. — Сколько еще будут продолжаться побочные эффекты от твоих микстур?
— Микстуры тут не причем.
— Что?!
Наблюдатель вздохнул.
— Твои утренние недомогания, — он выразительно взглянул на тазик, — имеют иную природу. Это не реакция на те лекарства, которые я тебе даю.
— И что же это тогда? — я изобразила на лице издевательски-вежливое внимание.
— А ты не догадываешься?! — спросил блондин и посмотрел на меня в упор.
Сразу стало неуютно, и в попытке избавиться от этого неприятного чувства, я воскликнула с притворной радостью:
— Неужели я скоро умру?!
— Вынужден тебя разочаровать, — Керш и не думал отводить взгляд от моего лица. — Еще варианты?!
— Я не собираюсь играть с тобой в угадалки, черт возьми! — К концу фразы мой голос сел, и должного эффекта не получилось, поэтому я перешла к угрозам: — Если не скажешь, содержимое этого таза окажется у тебя на голове.
Губы Наблюдателя тронула легкая улыбка, и взгляд чуточку потеплел. Блондин без труда избавил мои слабые руки от тазика, поставил карающее орудие справедливого возмездия на пол, а потом спросил:
— Когда у тебя последний раз были регулы?
— Чего?! — возмутилась я, после чего весьма пространно высказалась, куда ему идти со своим нездоровым интересом.
— Я задал тебе нормальный, закономерный вопрос, который задал бы любой другой целитель, — спокойно сказал мужчина, когда я выдохлась. — Фаза цикла имеет непосредственное влияние на организм и эмоциональное состояние женщины… Так когда?
Я недовольно фыркнула, но напрягла память и ответила:
— Месяца полтора назад. — Последние три года мой цикл варьировался от тридцати до пятидесяти дней, что меня вполне устраивало. — А что?!
— Если учесть, что ты уже месяц, как беременна, то ничего.
— Хорошая шутка, — я позволила себе улыбнуться. — Только есть одна маленькая проблемка: я не могу иметь детей.
— Кто сказал тебе такую глупость?
После этого вопроса у меня впервые появились сомнения, и непоколебимая уверенность пошатнулась. Я вспомнила, что человек, сказавший мне об этом, строго говоря, был больше священнослужителем, чем целителем, да и характер моих повреждений после того неудачного падения вовсе не давал стопроцентной гарантии в последующей бездетности. Но с другой стороны, Учитель, иногда касаясь моего живота, качал головой и говорил: «Не быть тебе матерью». Да и потом, сколько лет прошло, а я никогда не прибегала ни к каким ухищрениям, которыми обычно пользуются женщины, чтобы не залететь…
Нет. Этого не может быть.
— Я, знаешь ли, никогда ни в чем себе не отказывала, — озвучила я свои соображения. — И ни разу ничего не случилось.
— Тебе везло, — пожал плечами блондин.
— Нет. Из этого следует, что ты просто ошибся. У меня длинный цикл, поэтому…
— Дара, по-твоему, тоже ошиблась?!
— Что?!
Наблюдатель усмехнулся:
— Беременность, конечно, иногда дает осложнения и на слух тоже, но сейчас ты меня прекрасно слышала.
— Ты лжешь!
— Позвать ее к тебе?
— Ты все это придумал!.. Зачем? Что тебе надо?
— Ты поверишь только ей, или кому-то еще? Ирье Гвиолю, к примеру? Он был здесь, когда Дара к тебе заходила.
— Дара была здесь?
— Первые три дня. Мне нужна была помощь…
— Перестань вешать лапшу мне на уши! Дара не может передавать энергию посредством простого наложения рук!
— А она и не передавала энергию тебе. Она передавала ее мне. Я тратил слишком много сил, и мне необходимо было восстанавливаться.
— Я… а… не… — похватав воздух ртом и похлопав глазами, я выдохнула и съежилась на кровати.