Пока шла по коридору, вампирша мысленно спорила с убитой. Та, нехотя назвалась Ульяной, и подробности жизни упоминала с трудом. Анна десять раз пожалела, что пришла.
Сначала из комнаты вышла девочка лет девяти с большими васильковыми глазами, худеньким скуластым личиком и копной золотистых волос, заплетенных в небрежную косу. Она исподлобья посмотрела на незнакомку и надула губки. Следом появилась её худенькая круглолицая сестра, года на три меньше, и уже знакомый Анне, светловолосый мальчонка из чужих воспоминаний. Последним вышел чернявый небритый мужчина: осунувшийся, сникший, чужой.
Анна дернулась было навстречу, почувствовав боль от того, что никто из детей к ней не бежит, но вовремя вспомнила, что нахлынувшее чувство чужое, — не она их мать, и к ней они не побегут.
Короткое знакомство, обмен дежурными фразами. Врала она неумело: сбивалась, повторялась, бормотала какую-то чушь. Главное, — оставить им деньги и поскорее уйти, иначе близкая к истерике душа, прорвётся наружу.
Анна соврала про то, что сидела с Улей в камере, что обещала передать весточку. Достала деньги, протянула ему. Федор — муж убитой ею Ульяны, — отшатнулся.
— Что это? Не возьму! — тень страха затемнила его лицо. — Мне это не нужно, не положено. Эту подачку оставьте себе!
— Вы не поняли, — Анна неловко дотронулась до его руки, стараясь отдать сверток. — Это детям. И никто меня ни о чем не просил. Она просто обмолвилась, что дети остаются сиротами... Я только обещала проведать. У меня есть возможность помочь вашей семье, только и всего... И связи есть. Обо всём договорюсь. Не светите ими только. Всё в память о… ней. — Анна не стала называть имя, чтобы не раскиснуть прямо тут.
Федор нахмурился, нехотя взял узелок и с тоской посмотрел назад.
— Спасибо, — совсем поник он. — Улечка была... — он сглотнул подступившие слёзы.
Анне хотелось прикоснуться к нему, успокоить, сказать, что все будет хорошо. Но что она могла сказать? Они потеряли жену и мать, что хорошего может быть после такого? У вампирши заскулила душа, она кивнула.
— Простите… Мне тяжело. Я пойду, — глотая слезы, Анна поспешила к выходу.
— Мамаська! Мама! Не уходи! Я стану халосим, самым послушным. Только останься! — по коридору, визжа, спешил Ульянин Егорка. Спотыкаясь, всхлипывая и отбиваясь от сестер, пытавшихся его поймать.
Анна обернулась, и он пулей влетел в ее объятья, повис на шее, уткнулся мокрым личиком в шею. Она инстинктивно прижала его к себе, приласкала, гладя по спинке и голове. В ту же секунду сердце, екнув, разорвалось, рассыпалось по телу и осколки жемчужинами полились из глаз.
— Ну-ну, маленький. Что ж ты? — только и смогла прошептать Анна, заставив голос звучать спокойно.
А внутри все рвалось, колючими иголками врезалось в тело, и теперь вампирша сто раз согласилась бы умереть, лишь бы этот мальчонка не остался сиротой. Неужели он видел душу своей матери?! Как? Почему?
Федор тронул ее за руку, пытаясь мягко забрать сына, стал бормотать извинения. Ребенок взвыл, забил руками и ногами, вцепился в побелевшую вампиршу еще крепче. Она взяла его за пухленькие ручонки, попыталась оторвать, но сил отказаться от его прикосновений, было слишком мало — по телу молоком разливалась незнакомая материнская нежность. Она обволакивала глупую вампиршу, подчиняя себе, останавливая от безумного поступка — разлуки с беззащитным крохой, нуждающемся в маме.
Нет! Анна заставила себя рывком расцепить его руки, почти бросила в объятья отца. Мальчик забился, стал изворачиваться, пытаясь высвободиться и вновь помчаться к Анне.
— Мама! Мамаська! Юбимая! Венись! — истошно орал он.
Задохнувшись от нового приступа паники и боли, Анна попятилась, нащупала дверь и спиной вывалилась на площадку. Не помнила, как сбежала вниз, как оказалась на улице и помчалась прочь. Перед глазами застыла картина отчаявшегося, остервенело отбивающегося ребенка, напрасно зовущего маму, которая больше никогда не придет.
И в ответ на застывшее воспоминание, боль разъедала Анну изнутри, разрывала и выворачивая так, что тошно было дышать.
Она бежала, не разбирая дороги не ощущая, как внезапный дождь режет лицо. Буря набрасывалась на нее с таким остервенением, будто хотела разорвать на части. Но напрасно голодный воющий ветер цеплялся зубами за полы плаща, тянул их, стараясь отодрать кусок побольше. Анна не замечала ничего вокруг, — ни воя, ни капель-уколов, ни полыхающих молниями глаз разъяренного неба.