Маркус пошёл к зданию, нетерпеливо поманил за собой вампиршу. В полутемном коридоре было жутковато, остро пахло мочой и старостью. А дальше, на лестнице на второй этаж, запах испражнений мешался с кислым паром из кухни и вызывал у вампирши тошноту. Она часто останавливалась, переводила дух. После очередного приступа, ощутила пристальный взгляд Маркуса, почувствовала — знает.
— Давно знаешь? — Анна попыталась проглотить страх, комом схвативший горло.
— Почти сразу. Я привык примечать мелочи, — негромко ответил Марк. — Именно поэтому ты еще жива, — вампирша растерянно взглянула на него. — Наши девочки не могут носить детей, а если и после яда ты это можешь, — то ты только моя. — Вампир склонился к её лицу: — Не бойся, поверки скоро закончатся.
— Марк, — Анна схватила его за руку, — что говорят твои видения? Ребенок будет?
— Будет. Но не сейчас. Нескоро. От тебя потом нужна будет жертва.
— Скажешь мне?
Маркус коснулся девичьей щеки, лаская, провел по волосам и шее:
— Конечно, Ангел мой. Мы ведь друг от друга никуда теперь не денемся.
Он пошел дальше на этаж, в самую дальнюю палату по коридору. Яркий свет из окна ослепил, и Анна успела заметить только несколько коек у стен, уловить запах больных. Маркус взял её за руку, потянул вперёд. Она поморгала, возвращая зрение, увидела на постели старика с длинной белой бородой. Вампир присел рядом с ним.
— Я объясняю один раз, ты — запоминаешь и повторяешь, — Верховный чеканил каждое слово. — Берешь запястье, находишь пульс. Сосредотачиваешься только на нём. Считаешь, пока твой не станет биться в унисон. Делаешь легкое царапающее движение ногтями, чтоб по коже человека пошла дрожь. Теперь дух становится виден. Уважительный кивок и ждешь ответа. Диалог с ним ведется мысленно. Антон рассказал о цвете ауры?
— Да. К чему это уважение? Ты же...
— Я — другое дело, — Маркус поднялся. — Вам, Ангел мой, ни к чему душевные терзания. Учитесь договариваться мирно, а я уж стану угрожать и заставлять. Приступайте.
Анну подводили нервы. Волнение, как перед экзаменом, заставляло сердце отчаянно биться, страх ошибиться полз по коже, пальцы дрожали и не могли найти пульс.
Верховный отошел к окну, стал к нему спиной, загораживая от неё назойливый свет. Он нервничал, — это чувствовалось куда лучше, чем слабая ладонь старика, — но молчал. Взгляд он отводил на больного, мысленно считал секунды. В палату заглянули. Анна дернулась от скрипа двери, но никто не вошел, — Маркус жестом выпроводил гостя.
Прошло десять минут. Вампир сдался, пошел к выходу.
— Маркус, я... — девушка подскочила, дернулась следом. Вампир резко развернулся и она замерла.
— Спокойно, — жестом остановил он. — Попью воды и вернусь. Тебе принести? — Анна замотала головой. — Я принесу, что-то ты бледна. И... не останавливайся.
Девушка выдохнула, опустилась на стул, родной голос Михаила стал успокаивать. Она должна суметь!
— [Вообрази, что никого нет. Что в целом мире только ты и тот, кто лежит перед тобою. Тусклое серо-зеленое свечение обрамляет тело, пульсирует темным в груди и голове, блёкло видятся суставы и плоть. Его силы слабеют, их совсем немного. Что его держит здесь? Спроси.]
Анна совсем не заметила, как под полушепот своего духа в точности повторила всё, сказанное Марком. Она закрыла глаза и выполняла движения неосознанно, подчинившись теплу чужого тела, настроившись на его особый, внутренний пульс. Голос Михаила доносился со стороны, вибрировал в груди, где сладко росло пламя.
Вампирша открыла глаза. На груди больного сидела его уменьшенная молодая копия. Она смотрела на девушку со страхом и предчувствием скорого и неотвратимого.
— Мне страшно, — прошептала душа и сцепила пальцы замком.
Анна хотела её коснуться, но вовремя опомнилась и просто положила руку на грудь старика.
— Не бойся, всем страшно, — мысленно подбодрила она. — Давай поговорим, вместе легче.
На пальцах её растекся огонь. Яркий, оранжевый, обжигающе горячий, он тянулся в чужое тело, оплетал дикой лозой душу и становился легкой теплой накидкой на её плечах. А та всё говорила и говорила, потоком изливая короткую земную жизнь, сбивалась, думала, волновалась, — вела себя совсем по-людски.