Выбрать главу

Анна подходила осторожно, боялась, что вампир догадается о том, что она слышала, как его душил кошмар. Когда Антон выскочил прочь, ей стало страшно. Он видела, как расплывались у его лежанки седые тени духов, расползались по углам, ощеривали тусклые клыкастые морды. Анна забилась в уголок, ожидая, что они подползут ближе и станут смотреть ей в глаза.

Но духи попугали немного, и ушли, а страх, пропитавший избу, все не желал исчезать. Ей казалось, что во всем этом ее вина. Это чувствовалось, шептало об этом сознание, навязчиво повторялось отовсюду. Только Анна не могла понять, что делать и как этим управлять.

— Я тебя испугал? — спросил вампир, не поворачиваясь.

— Нет, — тихо ответила Анна. Он кивнул, чтобы она присела рядом.

Анна повиновалась, но любопытство так и подмывало начать опасный разговор:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты имя одно повторял. Я хотела разбудить, но...

— Боялась, — Антон вздохнул. Солнце больно грело спину, пора уходить в тень. — Ты на солнце как? — спросил он. Анна задумалась и отчего-то насторожилась.

— Как всегда, — девушка пожала плечами, отвернулась и быстро спросила: — Кто она тебе?

— Аиша?! Жена. Была.

— А так можно?

— Любить?! Можно.

Анна хотела спросить не об этом, но уточнять не стала, — много доверия их сроднит. Ни к чему это.

— Она знала кто ты?

Антон покачал головой:

— Нет, Анна, поначалу не знала. — он чувствовал, о чём она хочет расспросить, вздохнул. Вампир помнил, как силен интерес щенка. Лучше рассказать все самому. Он поднялся, подал ей руку и повел в дом.

— Хочешь узнать как это, играть вампиру в обычную жизнь? — Ане хотелось исчезнуть. Каратель чувствовал, как сжимается ее ладошка, как мелко подрагивают пальчики и дергается запястье. Сколько нужно будет приложить сил, чтобы она умерла сразу, без боли? Каратель зажмурился, сглотнул наваждение, заговорил: — Сначала было непросто. Я учился не привязываться, не чувствовать. Нужно сначала научиться играть в жизнь. Воспринимать каждую перемену, как очередную роль.

Она юркнула в свой уголок, вампир сел напротив.

— Тяжело было? — её слова затихали, словно утрачивая силу.

— До нового укуса Маркуса, — Антон старался не смотреть на нее, чтобы перестала бояться. — Когда смиряешься с сотней духов за спиной, а в клыках собирается тёмный яд, тебе уже становится все равно.

— Он тебя несколько раз кусал?

— Да. Это потом мы… поняли, что проще сначала рядовому вампиру укусить, и только через время — Верховному. Учился он на мне и на Паше. Что-то здесь такое, — вампир похлопал себя по груди, — что не дало мне умереть. Зато я видел, как гибнут другие. Мы с Марком вместе писали "Свод". Знаешь, сколько было попыток? — хмыкнул он. Антон помнил — миллионы. — Мы бок о бок прошли с ним большую часть жизни. Вместе учились приспосабливаться, маскироваться, выдавать себя за кого-то другого. У меня было много обычных жизней, есть что вспомнить. А она была одной из самых милых жен, — мечтательная улыбка Карателя заставила Анну покраснеть. Она уже пожалела, что подтолкнула его к такой откровенности, но вампир был так увлечен, что остановить его она не посмела.

— Аиша обожала мед с орехами, вышивать шелковыми нитями и играть с детьми... Она любила наших детей.

— А... — Анна вовремя осеклась. Разве можно спрашивать о таком?

— Они не были вампирами, — догадался Антон. — Может, болели чуть меньше, резвились чуть больше, но были самыми обычными детьми.

— Что с ней стало? — не к месту уточнила Анна. Но так хотелось разузнать!

— Она умерла от старости. Я очень хотел её забрать, но любил больше, чем предполагал, — тогда у него еще просыпались чувства. Господи, как же давно! — Она бы не простила, если бы я её заставил. Я тогда впервые признался женщине в том, что вампир. Она все поняла. Не приняла, но молчала. И мы прожили всю ее жизнь, забыв о том, что мне нужно скрываться. На территории современного Марокко легко было никому не показываться на глаза. Когда пришло мое время исчезнуть, то несколько десятков лет её мужа на людях играл один из моих щенков, потом другой. Она постоянно твердила, что аллах её не примет, если она станет жить вечно, и все говорила, что "нет ничего прекрасней быстротечности жизни, ведь она оставляет свободу мечтам". Думаю, поначалу она мне просто не верила. Осознала уже потом, когда стала увядать, а я... нет.