Недаром говорят – не за то вора бьют, что украл, а за то, что попался.
Вывод – Кацояна он бы прикопал под забором лично. Но попадаться не хотелось.
Наезд был построен вполне в кацояновском духе. Косте продемонстрировали фотографии его близких. «Очаровательный дэвчушк, да? И такой мылый малчик! Будет ужасно жалк, если с ными что-ныбудь слючится, да?»
Как Костя сумел не показать вида – он и сам не знал. Но вместо этого только улыбнулся тогда.
«Представь себе, мне наплевать. Они все равно не от Женьки. Только этот тюфяк ничего не знает. А я молчу, чтобы семью не позорить».
Врал он тогда безбожно. Но Кацоян, кажется, поверил. Костя ушел на своих ногах. Живой и целый. И уверенный, что его внуков никто не тронет. Пока не тронет. О сыне он беспокоился чуть меньше – взрослый же мужик! Немного времени он себе выговорил. И стал готовить ликвидацию Кацояна. Нет человека – нет проблемы. Хотя даже условно Кацояна он к людям не относил. Любой, кто угрожает детям, да и вообще – его семье, приравнивался Костей к фашистам – и приговаривался автоматически.
Ему потребовалось ровно три дня. Но за эти три дня и Кацоян успел нанести свой удар.
И Костя лишился сына.
Танюшка… ее смерть тоже была на его совести.
Костя осознанно подставлял сына в надежде на его здравый смысл, на умение защитить себя, но – просчитался. Впрочем, выбора все равно не было. Займись этот подонок его внуками, было бы еще хуже.
Костя не любил вспоминать об этом.
Фактически обе смерти – и жены, и сына, были на его совести. Только Женька умер от пули неизвестного снайпера, а Таня – от тоски. Через два года после его смерти. Врачи говорили – рак. Костя знал – ей было просто безумно плохо без сына. Так она и не смогла оправиться до конца после его потери.
Дети не должны умирать раньше родителей.
Аля тогда тоже резко сдала.
Похудела, побледнела – и целиком посвятила себя детям.
Что-то серьезное у них началось только через три года после смерти Татьяны. Опять-таки Костя ничего не планировал. Он старался не выдавать себя. И Аля действительно ничего не замечала.
Он рассуждал так. Если сейчас он покажет Але, что чувствует, она просто уйдет. И она, и дети… а он останется совсем один.
Этого ему не хотелось.
Эгоистично?
Может быть. Но так у него была хоть какая-то семья. Поэтому Костя сцепил зубы – и продолжил строительство своего бизнеса. И «Леотранс», словно в компенсацию его любви, которую надо было постоянно давить и прятать, рос, как на дрожжах.
Единственное, чего он боялся – была любовь. Он был готов к тому, что Аля однажды придет и скажет: «я хочу выйти замуж за…», а что? Молодая женщина. Красавица. Между прочим, с ней пытались знакомиться на улице – до сих пор. Поэтому он с ужасом ждал этой минуты. «Я собираюсь замуж за…» – и он сделает все, чтобы опять видеть ее, хотя бы видеть… видеть счастливой с другим!!!
Что такое ад?
Ад – это то, что внутри нас. Наши чувства. Наши мысли.
Свой ад мы строим для себя – сами.
И рай – тоже.
Тот вечер он помнил отчетливо и ясно.
Они с Алей были на даче. Вдвоем. Славку отправили в летний лагерь на месяц. Костя считал, что ребенок должен уметь общаться с себе подобными. И такие вот лагеря – отличный полигон для отработки навыков. Славка поехал с радостью. Юля была тогда еще маленькой. И так получилось – доигралась. Ее укусила мышь. Все бы ничего, но мышь могла быть бешеной. Поймать ее на анализы не получилось – и ребенка уложили на уколы под наблюдением врачей. А Алю отговорили ложиться вместе с ней. «Ребенок у вас спокойный. Навезите ей побольше книжек – и нормально. У нас и так места мало… А неделю в больнице ваша дочь перенесет спокойно».
Аля вздохнула – и согласилась. Тем более – это была чистая правда. С книгой Юля могла перенести все, что угодно. Хоть подвешивание к потолку кверху ногами и пироги с начинкой из касторки.
И они сидели одни. На веранде. Догорал закат. И золотые искры плясали в глазах женщины. Костя любовался ей. И безумно хотел сказать о своих чувствах, хоть что-нибудь сказать, но привычка – больше чем десятилетняя привычка – въелась в кровь. Лучше промолчать сейчас, чем пожалеть потом.
Как-то незаметно рука Али нашла его руку. И он наслаждался ощущением прохладных тонких пальцев в своей руке. Хотел погладить их, но не решался. Решилась Аля.
Одним движением. Одним взрывом.
– Я так больше не могу! Довольно!
Она вскочила, как подброшенная пружиной – и убежала в дом. Костя подумал – и пошел за ней. Чтобы увидеть ее – в гневе меряющую шагами комнату. Никто бы не сказал, что она родила двоих детей. Что старшему уже шестнадцать лет! Никто и никогда. Та же стройная фигурка. Те же молодые, сияющие глаза. Такие же сильные движения. Или это верно только для любящего взгляда? И привычно кольнуло сердце старыми страхами. Ждал? Боялся? Вот и дождался. Похоже, кончилась твоя семья. И нечего было воображать себе, что Аля – твоя жена, а твои внуки стали твоими детьми. Не забывай кто ты такой… старик… пусть даже и не чувствуешь себя стариком и дашь фору многим сорокалетним… они – не твои… и Аля, наверное, собралась уходить! Она же сама сказала, что больше не может…