Сообщение с Минском прекрасное. Езды до него каких-нибудь 45 минут. И дешево — всего 38 копеек. Пассажирские поезда уходили в Минск один в семь утра, другой в восемь вечера. Возвращались в пять утра и полвторого ночи. Лучше расписания не придумаешь.
В общем, впечатление о Заславле складывалось довольно приятное.
Кондратенко поселился в квартире из трех комнат вместе с пятью другими офицерами, людьми молодыми и веселыми. Он среди них оказался самым старшим по возрасту. Вначале, зная жизнь в отдаленных гарнизонах, Кондратенко опасался, что придется наблюдать нескончаемые скандалы, картежную игру и пьянки. Сам он к алкоголю был равнодушен, водки почти не пил, предпочитая сухие грузинские вина. Но, прожив несколько дней с новыми товарищами, понял, что беспокоился зря. В письме родным он писал:
«Понятно, что в подобном общежитии об уединении и думать нечего: разговоры, шум и смех прекращаются только ночью и иногда по праздникам, когда офицеры разъезжаются проветриться в Минск.
Это главное неудобство. Но так как все ведут себя очень сдержанно, водки нет и в помине, то неудобство это, весьма важное само по себе, не ложится очень серьезным гнетом…»
Устроив жилье, молодой командир роты с головой окунулся в будничные командирские хлопоты. Дело не новое, но в саперном батальоне он был в роте подчиненным, а здесь впервые стал хозяином. Прежде всего обратил внимание на офицеров и унтеров. На первый взгляд люди казались дельными. Правда, не все удовлетворяло капитана Кондратенко, но сразу заниматься нравоучениями он не стал. К солдатам присматривался исподволь, сразу выделив новобранцев, работу с которыми считал важной. Внимательно знакомился с ротным хозяйством, беседовал с артельщиком и ротным писарем.
Помимо ротных занятий Кондратенко выступал с небольшими сообщениями в кругу офицеров батальона по военной истории, тактике, инженерному делу. Пришел он к этому не сразу. Освоившись с обязанностями командира роты, он внимательно изучил программу командирской подготовки и нашел ее далеко не совершенной, особенно это касалось вопросов военной теории. Офицеры больше занимались гимнастикой, фронтовыми учениями и стрельбой. На тактическую подготовку отводилось ничтожное количество времени. Да и темы были старые, затасканные, знакомые еще с юнкерской скамьи. Командир батальона без особого энтузиазма выслушал предложение Кондратенко заниматься с офицерами, ссылаясь на нежелание последних отрывать свободное время, но согласился.
Офицеры, как и предполагал командир батальона, приняли затею с недоверием, но после первого же сообщения о возможностях будущего театра военных действий заинтересовались и следующего доклада о больших маневрах под Брестом ждали с интересом.
И все же основное время молодой ротный командир уделял солдатам, подолгу оставался в казармах, беседовал с людьми о доме, старался понять душу простого человека. В одном из писем к брату он писал:
«…Командование ротой началось и теперь находится в фазе продолжения. С каждым днем убеждаюсь, насколько благотворна эта деятельность в смысле ознакомления с духом и бытом войск. Жалею только, что мне не удалось быть некоторое время солдатом и вообще вращаться в солдатской среде как равный с равными, а не как начальник…»
Ротные занятия сменялись однообразными, но, по мнению Романа Кондратенко, далеко не скучными вечерами, которые он большей частью проводил на природе. Вечерние прогулки были в обычае у офицеров заславльского гарнизона. Еще одна традиция, которая неуклонно соблюдалась, — встреча восьмичасового петербургского поезда, который привозил вчерашние газеты и являлся связующим звеном с большим миром. Прогулки совершались каждый вечер, независимо от погоды, вдоль железной дороги до станции Ратомка, расположенной в восьми верстах. Обратно возвращались с минским поездом. Как и остальные, Кондратенко с удовольствием включился в это нехитрое развлечение.
Весна внесла некоторое оживление в однообразные будни. Еще прошлой осенью корпусному командиру прислали почтовых голубей для связи с Минском. Многие посчитали это пустой забавой и забыли о них. Но Кондратенко был с этим не согласен. Получил от командира разрешение, подготовился со старшим адъютантом дивизии. В роте стали сбивать для птиц клетки, нашлись охотники взяться за их обучение. И через две недели связь с Минском наладилась. В батальоне решили, что капитану Кондратенко можно давать любые, самые невыполнимые поручения.