Фреска стала глубже, каждый сантиметр был словно пропитан иллюзией движения. Вот из-под вьющихся лоз вдруг выглянули шипы… Гаотона трепетно выдохнул и встал рядом с Шай. Следом вошел Зу, а двое других охранников вышли, закрыв за собой дверь.
Гаотона протянул руку и прикоснулся к стене, но, разумеется, краска была сухой. Стена считала, что была расписана таким образом много лет назад. Гаотона опустился на колени, рассматривая две печати, которые Шай поместила в основании картины. Только третья, поставленная выше, произвела трансформацию. Первые две содержали в себе заметки о том, как изображение должно быть исполнено. Основные направления, изменение прошлого, инструкции…
— Как? — спросил Гаотона.
— Один из Бойцов сопровождал Ацуко из Джиндо во время его визита во Дворец Роз, — ответила Шай. — Ацуко заболел. Ему пришлось три недели провести в своей спальне, которая как раз была этажом выше.
— А твое воссоздание помещает его в эту комнату?
— Да. Это было до потопа в верхнем помещении от просочившейся сквозь потолок воды в прошлом году. Поэтому художника разместили здесь, что вполне правдоподобно. Стена помнит Ацуко, который проводил дни в этой комнате: слишком слабый, чтобы уйти, но в состоянии рисовать. Каждый день, по чуть-чуть добавляя к узорам листья, ягоды и виноградные лозы, чтобы скоротать время.
— Печать не должна была схватиться, — отметил Гаотона. — Это воссоздание неубедительное. Ты слишком многое изменила.
— Нет, — ответила Шай. — Но изменения привели… привели туда, где рождается величайшая красота…
Она убрала печать. Шай с трудом могла припомнить последние шесть часов, поглощенная творческим порывом.
— И всё же… — парировал Гаотона.
— Она схватится, — перебила его Шай. — Если бы ты был стеной, что бы предпочёл? Быть серым и скучным или живым и ярким?
— Стены не могут думать!
— Это не мешает им желать.
Гаотона покачал головой, бормоча что-то про суеверия.
— Сколько потребовалось времени?
— Чтобы сделать эту печать души? Я вырезала её время от времени в течение последнего месяца, где-то так. Последнее, что я хотела изменить в комнате.
— Художник был джиндосцем, — произнёс он. — Возможно, благодаря тому, что вы из одного народа, стена… Хотя нет! Она ведь думает, если верить вашим суевериям.
Гаотона тряхнул головой, пытаясь понять, почему эта картина должна схватиться, но для Шай ответ на такой вопрос был очевиден.
— Джиндосцы и мой народ не одно и то же, чтобы ты знал, — ответила Шай раздраженно. — Возможно, давным-давно мы и были едины, но сейчас уже слишком отличаемся друг от друга.
Ох уж, эти Великие. Просто потому, что люди имели сходные черты, Великие считали их практически идентичными.
Гаотона оглядел её комнату, ухоженную и обставленную резной мебелью. Мраморный пол с серебряной инкрустацией, потрескивающий камин и небольшая люстра. Пол покрыт великолепным ковром, который когда-то был рваным одеялом. На правой стене сверкал витраж, освещая восхитительную фреску.
Единственной вещью, сохранившей первоначальный вид, была дверь. Массивная, но абсолютно непримечательная. Шай не могла воссоздать её из-за кровавой печати, размещённой на ней.
— Ты ведь понимаешь, что у тебя теперь лучшая комната во дворце, — вымолвил Гаотона.
— Сомневаюсь, — хмыкнула Шай. — Несомненно, лучшие покои у императора.
— Самые просторные, да. Но не лучшие, — он присел перед фреской, разглядывая печати внизу. — Ты добавила подробные разъяснения того, каким образом создавалась картина.
— Чтобы сотворить реалистичное воссоздание, — объяснила Шай, — необходимо в какой-то степени обладать навыком реального создания того, что ты имитируешь.
— Значит, с тем же успехом ты могла расписать эту стену сама.
— У меня нет красок.
— Их можно было и попросить. Я бы принес. Вместо этого ты занялась воссозданием.
— Такая уж я есть, — ответила Шай, чувствуя, что он снова действует ей на нервы.
— Такой ты решила быть. Если даже стена может пожелать стать фреской, Ван ШайЛу, то и ты могла бы захотеть стать великим живописцем.
Она грохнула печатью о стол и пару раз глубоко вздохнула.
— А ты с характером, — продолжал Гаотона. — Как и Ашраван. На самом деле, я теперь понимаю, что ты сейчас чувствуешь, потому как благодаря тебе ощутил это несколько раз на собственной шкуре. Кажется, такой способ… может наладить диалог между людьми, научить их понимать друг друга. Добавь свои эмоции на печать и дай другим почувствовать то, что чувствуешь сам.
— Звучит отлично, — изрекла Шай. — Если бы только воссоздание душ не было ужасным преступлением против природы.
— Если бы.
— Раз уж ты смог прочитать эти печати, стало быть, действительно стал хорошо разбираться, — ответила Шай, резко меняя тему. — Почти на столько, что можно подумать, будто ты меня обманывал…
— На самом деле…
Шай встрепенулась, окончательно прогоняя свой гнев. Что это на неё нашло?
Гаотона смущенно полез в глубокий карман своей мантии и достал деревянную коробочку. Ту, в которой Шай хранила свои сокровища — пять знаков сущности. В них содержались варианты развития души, которые в случае необходимости могут преобразовать её в того, кем она могла бы быть.
Шай шагнула вперед, но Гаотона приоткрыл коробку и показал, что в ней пусто.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Думаю, с моей стороны было бы немного глупо… отдать их тебе сейчас обратно. Кажется, любой из них может освободить тебя в одно мгновение.
— На самом деле только два, — кисло пробормотала Шай, перебирая пальцами. На эти печати души она потратила более восьми лет жизни и кропотливой работы. Первую начала в тот самый день, когда закончила свое обучение.
— Хм, да, — ответил Гаотона. Внутри небольшой коробки лежали пластинки металла с выгравированными печатями меньшего размера: небольшие чертежи, по которым бы пошло изменение души. — Эта, я полагаю? — он вынул одну из пластин. — Шайзан. В переводе… Кулак Шай? Делает из тебя воина, верно?
— Да, — ответила Шай. Значит, Гаотона изучал её знаки сущности, вот откуда он так хорошо научился читать печати.
— Я понимаю отсюда лишь десятую часть. И очень впечатлен. Воистину, должно быть ушли годы на их изготовление.
— Они… очень дороги мне, — заговорила Шай, заставляя себя сесть за стол и не зацикливаться на пластинах. Если бы она сумела утащить пластинки с собой при побеге, то новые печати изготовить бы было гораздо проще. Несмотря на то, что это займет недели, большая часть трудов не пропадет. Но если их уничтожат…
Гаотона сел в свое кресло, рассматривая пластины и беспечно крутя их в руках. Будь на его месте другой человек, такое поведение можно было бы расценивать как скрытую угрозу. «Смотри, что у меня в руках, и подумай о том, что я могу с тобой сделать». Однако о Гаотоне такого сказать нельзя. Он был искренне заинтересован.
Или нет? Как всегда, Шай не могла подавить свои инстинкты. Неважно, насколько ты хорош, найдется тот, кто будет лучше. Именно этому учил дядя Вон. Что если Гаотона всё это время дурачил её? И хотя чутье подсказывало, что Шай права в своей оценке этого человека, в случае ошибки провал неизбежен.
«Фиаско может настигнуть меня в любой момент, — думала она. — Я должна была сбежать несколько дней назад».
— Стать воином, это понятно, — заговорил Гаотона, убирая пластину в сторону. — И это тоже. Охотник и следопыт. Очень полезный навык, позволяет прекрасно выживать в любой среде. Впечатляет. Но вот ученый. Для чего? Ты и так ученый.
— Ни одна женщина не может знать всего. Кроме того, на обучение требуется слишком много времени. Использовав этот знак сущности, я тут же смогу разговаривать на десятках языков, от Фен до Мулла-дель, даже на нескольких наречиях Сайклы. Мне станут доступны знания множества разных культур и правила их поведения. Я буду знать естественные и точные науки, а также основные политические течения в мире.