Можно бросить его прямо здесь, в коридоре, увешанном портретами древних правителей и заставленном воссозданными старинными урнами.
Нет. Шай забрала печать не просто так. Она подготовила инструменты для проникновения в покои императора. Всё это время она знала, что будет делать.
Уйти сейчас, значит никогда не узнать, сработал ли штамп. Это как построить дом, но не побывать внутри. Выковать меч, но ни разу им не взмахнуть. Создать произведение искусства и убрать подальше, чтобы никто не увидел.
Шай двинулась по коридору.
Как только никого не оказалось в поле зрения, она перевернула одну из этих ужасных урн и сломала клеймо на дне. Та снова приняла вид невзрачной глиняной версии самой себя.
У неё ушло много времени, чтобы узнать, где и кем были созданы эти урны. Четвертая из заготовленных печатей превратила сосуд в копию золотого ночного горшка. Шай прошагала с ним под мышкой по коридору к покоям императора и кивнула стражникам.
— Я не узнаю тебя, — промолвил один из охранников. Она его тоже не знала, с этим шрамом на лице и твердым взглядом. Как и ожидалось, стражей, назначенных для её собственной охраны, держали отдельно от остальных, чтобы они не могли трепаться о своих обязанностях.
— О-о-о, — смущенно произнесла Шай, — мне очень жаль, благороднейший. Я назначена только с сегодняшнего утра.
Она покраснела, доставая из кармана небольшой лист плотной бумаги, помеченный печатью и подписью Гаотоны, отлично подделанные без использования воссоздания. Очень удобно, ведь он сам позволил ей помочь с охраной императора, обратившись за советом по улучшению.
Шай прошла внутрь без каких-либо дополнительных вопросов. Первые три комнаты императорских покоев были пусты, а за ними запертая дверь. Ей пришлось прибегнуть к воссозданию и поставить на дверь штамп, сделав её трухлявой. Она воспользовалась той же печатью, которую применила к своей кровати. Клеймо долго не продержится, но этого и не надо: достаточно пары секунд, чтобы просто пнуть дверь ногой.
Внутри располагалась императорская спальня. То самое место, куда её привели в день заключения сделки. В комнате не было никого, кроме лежащего на кровати императора. Он бодрствовал, но его взор оставался пустым.
В апартаментах всё было по-прежнему. Тихо. И чересчур пахло чистотой. Слишком пусто, безжизненно, как нетронутый лист бумаги.
Шай подошла к краю кровати. Аршаван не смотрел на неё. Его глаза не двигались. Она положила руку ему на плечо. Красивое лицо, хотя он старше её лет на пятнадцать. По меркам Великих — это не так много, они жили дольше остальных.
Волевое лицо, несмотря на долгое пребывание в постели. Золотые волосы, выступающий подбородок, нос с горбинкой. Великие не были похожи на других, особенно на народ Шай.
— Я знаю твою душу, — тихо промолвила Шай. — Даже лучше, чем ты сам.
Тревогу пока не подняли. Шай ожидала этого в любой момент, но всё равно опустилась на колени возле кровати.
— Жаль, что я не знала тебя. Не твою душу, а тебя. Я читала о тебе; я видела твое сердце. Я создала твою душу заново, так хорошо, как только могла. Но это не то же самое, как быть знакомым с кем-то лично, правда?
Не крик ли донесся снаружи, из дальней части дворца?
— Я не прошу многого, — мягко продолжила Шай. — Просто живи. Просто будь. Я сделала, что могла. Пусть этого будет достаточно.
Глубоко вздохнув, она открыла шкатулку, достала знак сущности, нанесла чернила и закатала рукав его рубашки, обнажая плечо.
Шай немного помедлила и опустила печать. Та коснулась плоти и, как всегда, замерла на мгновение. Кожа и мышцы некоторое время сопротивлялись, но потом штамп погрузился ещё на дюйм.
Шай повернула печать, окончательно её закрепила и вытащила. Ярко-красная метка слабо вспыхнула.
Ашраван моргнул.
Шай поднялась и сделала шаг назад, когда он сел и огляделся. Про себя она считала секунды.
— Мои покои, — пробормотал Ашраван. — Что произошло? На нас напали. Я… я был ранен. О, Мать света. Куршина. Она мертва.
Его лицо затмила маска скорби, но через секунду Ашраван взял себя в руки. Он император. Он был темпераментным, но, за исключением приступов ярости, был в состоянии хорошо скрывать свои чувства. Он повернулся к ней, и его живые глаза, которые вновь видели, обратились на неё.
— Кто ты?
Этот вопрос скрутил узел у неё внутри, несмотря на то, что она его ожидала.
— Я своего рода хирург, — ответила Шай. — Вы были тяжело ранены. Я вас исцелила. Однако при этом воспользовалась тем… Что, в вашей культуре, считается немного противным.
— Ты запечатыватель. Ты… Воссоздатель?
— В некотором смысле, — ответила Шай. Он поверит в это, потому что хочет верить. — Это был сложный случай запечатывания. Каждое утро вам придется ставить печать и всегда держать при себе металлическую пластинку, в форме диска… они в шкатулке. Без всего этого, Ашраван, вы умрёте.
— Отдай её мне, — сказал он, протягивая руку к печати.
Она колебалась, хотя сама не знала почему.
— Отдай её мне, — повторил он более властно.
Шай вложила печать ему в руку.
— Никому не говорите, что здесь произошло, — обратилась она к императору. — Ни страже, ни прислуге. Только ваши арбитры знают, что я сделала.
Крики снаружи становились всё громче. Аршаван посмотрел в их сторону.
— Если никому нельзя знать об этом, то тебе лучше уходить. Убегай и никогда не возвращайся, — он перевел взгляд на печать. — Мне следовало бы убить тебя за то, что ты знаешь мой секрет.
Вот и эгоизм, который он приобрел за время своего пребывания во дворце. Да, с этим она угадала.
— Но вы так не поступите, — сказала Шай.
— Нет.
А это уже милосердие, погребённое где-то в глубине его души.
— Уходи, пока я не передумал.
Шай сделала шаг к двери, доставая свои карманные часы — прошла, как минимум, минута. Печать схватилась, хотя бы на некоторое время. Она обернулась и посмотрела на императора.
— Чего ты ждешь? — спросил он.
— Я просто хотела взглянуть, в последний раз, — ответила она.
Аршаван нахмурился. Шум был всё ближе.
— Уходи, — сказал он, — пожалуйста.
Император словно знал, почему поднялся такой гвалт или, по крайней мере, догадывался.
— На этот раз постарайся быть лучше, — промолвила Шай. — Пожалуйста.
С этими словами она убежала.
Какое-то время она боролась с соблазном вложить в Ашравана стремление защитить её. Но для этого не было никаких оснований, по крайней мере, с его точки зрения, а раз так, то и всё воссоздание могло оказаться под угрозой. Кроме того, Шай не верила, что император в состоянии хоть сколько-нибудь помочь. До окончания траура ему не дозволено покидать свою комнату или говорить с кем-то ещё помимо доверенных арбитров. В течение этого времени именно арбитры управляли империей.
На самом деле, они и так ею управляли. Нет, поспешная переработка души Аршавана, чтобы он хотел защитить её, не сработала бы. Возле последней двери Шай подхватила свой поддельный горшок, подняла его и выбежала из двери. А затем громко ахнула, реагируя на доносящиеся крики:
— Это всё из-за меня? — воскликнула Шай. — О, Ночи! Я же не хотела! Я знаю, что не должна его видеть, что к нему нельзя входить, я просто ошиблась дверью!
Охранники пристально посмотрели на неё. Один из них расслабленно проговорил:
— Ты здесь ни при чем. Иди к себе и не высовывайся.
Шай кротко поклонилась и поспешила прочь. Большинство стражников её не знают, так что…
Она почувствовала резкую боль в боку и ахнула. Такую же, что приходилось испытывать каждое утро, когда Клеймящий опечатывал дверь.
Шай в панике ощупала свой бок. Разрез на блузке — там, где Зу полоснул её мечом — прошел насквозь через темную нижнюю сорочку. Она осмотрела свои пальцы, на которых были капли крови. Просто царапина, ничего опасного. В суматохе она даже не заметила, что ранена.