— Но не рассудок? — спросила Шай, проводя рукой перед его глазами. — Получается, не так уж хорошо они его и вылечили.
Один из докторов, маленький человечек с большими оттопыренными ушами, кашлянул. Они торчали, словно оконные ставни в погожий день.
— Запечатывание лечит тело, но не душу. Это всё равно, что красиво переплести истлевшую книгу. Да, она будет как новенькая, но вот слов… слов в ней уже не будет. Да, у императора сейчас здоровый мозг, но он — пуст!
— Да уж, — произнесла Шай. — Вы выяснили, кто подослал убийц?
Пять арбитров обменялись взглядами. Да, они знали.
— Мы не уверены, — сказал Гаотона.
— В смысле, — добавила Шай, — вы знаете, но у вас недостаточно доказательств для обвинения. Одна из дворцовых фракций, полагаю?
Гаотона вздохнул:
— Фракция «Триумф».
Шай тихонько присвистнула. В принципе, логично. Если император умрёт, то у фракции «Триумф» будут хорошие шансы посадить на трон своего преемника.
В свои сорок император Ашраван был всё ещё молод по меркам Великих. Предполагалось, что он будет править и следующие пятьдесят лет.
Если император сменится, то присутствующие в комнате пять арбитров утратят своё положение, что, согласно нерушимым правилам империи, станет существенным ударом по их статусу.
Одни из самых могущественных людей мира превратятся в слабейшую из восьмидесяти фракций империи.
— Убийцы уничтожены, — продолжала Фрава, — «Триумф» ещё в догадках, удалось ли покушение. От тебя требуется создать новую душу императора, — она вздохнула, — воссозданием.
«Они точно не в себе, — подумала Шай. — Даже собственную душу переделать — задача не из лёгких. И это при том, что воссоздание в таком случае не с нуля».
Они даже не представляют, о чём просят. Хотя всё логично. Они же презирают воссоздание… по крайней мере, так говорят.
Получается, эти люди спокойно ходят по воссозданному полу, спокойно смотрят на вазы-подделки. Да что говорить, даже своим эскулапам разрешили залатать тело императора! Но они никогда не назовут это воссозданием.
Другое дело — воссоздание души, что, по их мнению, колдовство и чертовщина.
А значит, надежда у них теперь только на Шай. Во всём государстве не сыщется ни одного умельца, кто смог бы воссоздать душу. Не под силу это, скорее всего, и ей.
— Ты сможешь сделать это? — спросил Гаотона.
«Понятия не имею», — подумала Шай.
— Да, — промолвила она вслух.
— Воссоздание должно быть точным, — строго сказала Фрава.
— Если у наших врагов появится хоть малейшее подозрение, что с императором что-то не то… они не заставят себя ждать. Поэтому он должен вести себя естественно и логично.
— Если сказала — сделаю, — ответила Шай. — Но предупреждаю — это невероятно сложно. Мне нужно знать о нём всё, любые сведения из его жизни. Во-первых, официальные хроники, правда, они слишком сухи. Во-вторых, мне нужно будет хорошенько расспросить всех, кто общался с ним непосредственно: слуг, друзей, членов семьи. Он, случаем, личный дневник не вёл?
— Вёл, — ответил Гаотона.
— Прекрасно.
— Все эти документы запечатаны! — возразил один их арбитров. — Император велел их уничтожить…
Все резко обернулись на говорящего: он нервно сглотнул и потупил взгляд.
— У тебя будет всё, что попросишь, — сказала Фрава.
— Мне также нужен будет кто-то, — продолжила говорить Шай, — на ком бы я могла проверять свои идеи по воссозданию. Это должен быть Великий, мужчина, который постоянно был рядом с императором и очень хорошо его знал. Так я смогу конкретнее определиться с его характером и проверить, всё ли правильно у меня получается.
О, Ночи! Определиться с характером — это вторично. Сначала нужно изготовить печать, что и так занимало… Это и будет первым шагом. Шай не была уверена, что справится даже с этим.
— И, конечно, мне понадобится камень души.
Фрава взглянула на Шай, скрестив руки на груди.
— Вы же не думаете, что я смогу всё это сделать без камня души, — сухо сказала Шай. — Нет, я, конечно, могу вырезать печать из дерева, но то, что вы просите, является исключительно трудной задачей. Камни душ. Много.
— Так и быть, — согласилась Фрава. — Но все три месяца за тобой будут следить. Пристально.
— Три месяца? — воскликнула Шай. — Думаю, на это уйдёт как минимум два года.
— У тебя есть сто дней, — ответила Фрава. — Хотя нет… Уже девяносто восемь.
Невозможно.
— Официально отсутствие императора эти два дня будет объясняться тем, что он в трауре после смерти жены, — добавила одна из присутствующих арбитров.
— Фракция «Триумф» подумает, что мы пытаемся выиграть время после кончины императора. Когда сто дней траура подойдут к концу, они потребуют, чтобы Ашраван показался перед подданными. И если он этого не сделает, то нам конец.
Как и тебе, говорил её тон.
— Мне понадобится золото, — сказала Шай. — Возьмите сумму, которую планировали заплатить, и удвойте её. Из этой страны я уеду богатой.
— Хорошо, — согласилась Фрава.
«Слишком просто, — подумала Шай. — Восхитительно. Они собираются убить меня, когда дело будет сделано».
Отлично, у неё осталось девяносто восемь дней, чтобы выбраться отсюда.
— Принесите записи, — произнесла она вслух. — Ещё мне понадобится место для работы, куча материалов, и да, верните мои вещи.
Она подняла палец прежде, чем они успели возразить.
— Я не прошу свои знаки сущности, но верните всё остальное. Я не собираюсь три месяца ходить в той же одежде, которую носила в темнице. И пусть мне немедленно притащат ванну.
День третий
На следующий день в дверь Шай — помывшейся, наевшейся и впервые со дня своей поимки хорошо отдохнувшей — постучались. Они выделили ей комнату — крошечную, наверное, самую мрачную во всём дворце, с едва уловимым запахом плесени.
На ночь к Шай по-прежнему были приставлены стражники, и если она правильно помнила планировку огромного дворца, то находилась в наименее посещаемом крыле, которое в основном использовалось в качестве хранилища.
Всё же это было лучше, чем камера. Немного.
Стук оторвал Шай от изучения старого кедрового стола, который последний раз видел скатерть, наверное, ещё до её рождения.
Один из охранников открыл дверь, впуская престарелого Гаотону. В руках тот нёс шкатулку — две пяди[1] в длину и несколько дюймов[2] в высоту.
Шай бросилась навстречу под недобрым взглядом капитана Зу, который стоял рядом с арбитром.
— Держись подальше от его светлости, — рявкнул Зу.
— И что ты мне сделаешь? — спросила она, забирая шкатулку. — Прирежешь?
— Когда-нибудь я с превеликим удовольствием…
— Да-да, конечно, — сказала Шай, прошла к столу и открыла шкатулку. Внутри лежали восемнадцать печатей души. Верхние площадки печатей — гладкие, без всякой гравировки. Девушка просто не могла не взять одну из них; достала и принялась внимательно рассматривать на расстоянии вытянутой руки.
Ей вернули очки, так что теперь уже не было необходимости щуриться.
Одежду она тоже надела гораздо более удобную для работы, чем то потрёпанное платье. На ней была обычная красная юбка чуть ниже колена и блузка на пуговицах. Великие наверняка бы сказали, что она выглядит старомодно. Неудивительно, ведь сейчас у них в моде робы и накидки древнего стиля.
Шай считала такой фасон скукотищей. Под блузкой она носила плотную хлопковую сорочку, а под юбкой были леггинсы. Трудно угадать, когда возникнет необходимость избавиться от верхней одежды — для маскировки.
— Хороший камень, — сказала Шай о печати. Она достала одно из своих зубил, кончик которого был толщиной с булавочную головку, и принялась скрести им булыжник. Качественный!
Он хорошо поддавался инструменту: резьба шла легко и точно. Камень души — мягкий, как мел, но при этом совсем не крошится, и изображение на нём отчётливое. Затем готовый рисунок печати обжигают на огне, после чего камень души становится твёрдый как кварц.