Печать можно было сделать лучше, вырезая её из самого кристалла, что было невероятно сложно.
Также ей дали и яркие красные чернила, добываемые из осьминогов. В полученную жидкость добавляли немного воска. По идее, в таком деле можно использовать любой натуральный краситель, однако красители животного происхождения подходили для дел восстановления гораздо лучше, чем растительного.
— Ты что, успела стащить урну из коридора? — нахмурившись, спросил Гаотона, заметив сосуд в углу комнатки.
Шай действительно прихватила урну на пути обратно, после ванны. Охранник было воспрепятствовал, но она заговорила ему зубы. Сейчас он стоял, сильно покраснев.
— Мне было очень интересно узнать уровень ваших Воссоздателей, — произнесла Шай. Она отложила инструменты и положила урну на бок. На глиняном дне отчётливо виднелся красный символ.
Знак воссоздающего легко заметить. Интересно, что печать не ставилась на поверхность материала, но была прямо внутри него, как оттиск, отчего получался рельефный рисунок из красных желобков. Края такого вдавленного клейма (тоже красные) слегка приподнимались над всем рисунком.
По стилю исполнения печати можно было многое понять о характере Воссоздателя. Конкретно этот мастер, судя по метке, был лишен фантазии и не отличался большим своеобразием. В нём не было ни капли творчества, не в пример изысканной, виртуозно сделанной вазе, которую он копировал.
До Шай доходили слухи, что фракция «Наследие» поставила искусство на поток. Как на башмачной фабрике стояли ряды Воссоздателей-недоучек и мастерили произведения искусства.
— У нас не Воссоздатели, — ответил Гаотона. — Мы используем другое слово. Они Запечатыватели.
— То же самое.
— Да, но они не вторгаются в людские души, — очень серьёзно ответил Гаотона. — Ещё одно отличие: мы делаем копии, таким образом отдавая дань прошлому. Мы никого этим не собираемся дурачить, обманывать. Благодаря нашей деятельности люди чтут и понимают свою историю. Шай подняла бровь. Взяв в руки молот с зубилом, она поставила инструмент под углом, вдоль стенки углубления и нанесла удар.
Штамп поддался не сразу — сидел достаточно прочно, — но удар всё-таки выдавил его. Печать вылетела, а желобки исчезли. Сама же метка вдруг стала обычной краской и утратила свою преобразующую силу.
Урна тут же потеряла форму и цвет, став обычного серого цвета. Печать не просто меняла форму объекта, то, как он выглядел; но и полностью переписывала его историю. Без клейма урна превратилась в жалкое зрелище.
Мастера, делавшего её, совершенно не волновало, как она будет выглядеть. Скорей всего, он просто знал, что она, как болванка, пойдёт на воссоздание.
Шай покачала головой и вернулась к работе над неоконченной печатью души. Эта была не для императора (Шай даже близко не была готова к такому), просто резьба помогала ей думать.
Гаотона жестом приказал стражникам выйти, всем, кроме Зу, который остался при арбитре.
— А ты та ещё загадка, Воссоздатель, — произнёс Гаотона, когда двое стражников вышли, закрыв за собой дверь. Он расположился на одном из двух шатких деревянных стульев.
Стулья, наряду с трухлявой кроватью, древним столом и сундуком с вещами Шай, дополняли интерьер комнаты. Рама единственного окна была перекошена, впуская внутрь воздух, даже стены были все в трещинах.
— Загадка? — спросила Шай, поднимая печать и внимательно приглядываясь к своей работе. — И в чём же она?
— Ты — Воссоздатель. Значит, тебя нельзя оставлять без надзора, иначе ты сбежишь, как только убедишься, что это возможно.
— Так оставьте стражников со мной, — вымолвила Шай, продолжая заниматься резьбой.
— Ты, конечно, извини, — продолжал Гаотона, — но я сомневаюсь, что у тебя уйдёт много времени на то, чтобы запугать, подкупить или найти, чем их шантажировать.
Зу напрягся.
— Я не хотел оскорбить вас, капитан, — сказал Гаотона. — Я уверен в ваших людях, но перед нами искусная лгунья, мошенница и воровка. Ваши лучшие воины, в конечном счёте, станут марионетками в её руках.
— Спасибо, — поблагодарила Шай.
— Это вовсе не комплимент. Ты же портишь всё, к чему прикоснешься. Тебя нельзя оставить под присмотром простых смертных даже на день. Хотя, судя по слухам, ты можешь заговорить даже самих богов.
Она продолжала работать.
— И в кандалы тебя не заковать — выберешься, — мягко произнёс Гаотона. — Так уж получается, что мы дали тебе камень души для работы над нашей… проблемой. А с его помощью ты легко превратишь цепи в обычное мыло и сбежишь, посмеявшись над нашей глупостью.
Теперь понятно — он совершенно не смыслит в воссоздании. Конечный продукт воссоздания всегда должен быть правдоподобен — иначе трансформация не произойдёт. Оковы из мыла — это даже не смешно, кто станет делать такие?
Она же могла поступить несколько иначе. Например, попытаться понять происхождение цепей, их состав — а затем переписать либо первое, либо второе. Могла изменить историю цепи: сделать одно звено с браком, а затем попытаться как-нибудь использовать его, чтобы выбраться.
Не нужно даже знать точное прошлое предмета, удрать всё равно бы получилось. Даже самая обычная печать в состоянии на короткое время трансформировать цепь. Останется только успеть разнести бракованное звено молотком.
Правда, они могли сделать цепь из ралькалеста, а он не поддаётся воссозданию, но и это только лишь отсрочило бы побег.
Время есть, камень души тоже, значит, путь к спасению найдётся. Например, она могла бы слегка трансформировать стену, добавив в её структуру какие-нибудь трещины, а затем просто вырвать цепь.
Можно было переделать потолок — расшатать в нём какой-нибудь блок, он бы рухнул и разбил бы хрупкие ралькалестовые цепи.
Правда, к таким крайним мерам она бы прибегла в случае только острой необходимости.
— Не вижу повода для беспокойства, — сказала Шай, продолжая трудиться, — работа мне эта очень интересна. К тому же, за неё было обещано золото. Поэтому убегать я не собираюсь. И не забывайте, я всегда могла бы сбежать из темницы.
— Ах, да, конечно, — изрёк Гаотона, — ты бы переделала стенки камеры и сбежала. Утоли моё любопытство, скажи, ты хоть когда-нибудь изучала антрацит? Ну, то есть камень, в который ты собиралась превратить стены. Насколько я помню, их не так-то легко поджечь.
А он хорошо соображает, и очень зря остальные не считаются с его мнением.
Поджечь антрацит свечой — невероятно трудно. В теории камень возгорался при определённой температуре, но вот на деле довести целый блок камня свечкой до температуры горения — очень и очень проблематично.
— Ну и что, я могла бы воссоздать необходимые условия, какую-то часть камней обернуть в уголь, разломала бы кровать — вот и дрова.
— И всё это — без печи? — удивлённо спросил Гаотона, — без мехов? Но это не важно. То есть ты бы находилась в камере с пылающими стенами? Да там температура была бы более двух тысяч градусов. Ты бы просто задохнулась внутри такой жаровни. Ах, ну да! Ты бы, конечно, взяла бы постельное белье и сделала из него какой-нибудь плохой тепло-проводник, скажем, стекло, да? Смастерила бы из него эдакий щит и выждала бы, когда всё закончится?
Шай сосредоточенно продолжала резать. Он сказал это так, будто…
Конечно, он прекрасно понимал, что ничего этого она бы не сделала. Большинство Великих совершенно не соображали в воссоздании, и он в том числе. Однако его знаний вполне хватило понять, что таким способом она бы не смогла ускользнуть. Как и не смогла бы превратить постельное тряпьё в стекло.
Более того! Просто взять и обратить всю стену в камень какого-нибудь другого вида — задача архисложная.
Пришлось бы менять слишком много деталей. Например, переписывать историю камней так, словно неподалёку от каменоломен добывали и антрацит. И будто бы кто-то что-то перепутал и завёз по ошибке породу не с каменного рудника, а с антрацитового!
В таком деле — это слишком серьёзные изменения, практически невозможные. Особенно учитывая, что она совсем не знала никаких деталей о настоящих, реальных, каменоломнях.