Оттираю ладошкой оконце
Оттираю ладошкой оконцеИ стараюсь увидеть рассвет.Как сковала зима мое солнце,Ледяной паутинкой весь свет.
Я дыханьем согрею немножко,Чтобы лучик скользнул бы в просвет.И зажмурится спящая кошка,От весны получая привет.Мухи белые…
Мухи белые все облепили,С ветром дружат в моих волосах,На лице мне морщины прорыли,И танцуют мятежно в глазах.
Ночь, пурга и не видно дороги,И бреду уж не знаю куда,И свинцом наливаются ноги,И слипаются сами глаза.
Все смешалось в морозной пучине,Но пристанище где-то найду,Все бреду, видно так научили,Не упасть, а идти, и иду.
Французская любовь
Как же так, все жили не тужили,Всем хватало, не влекло в азарт,Вдруг ожИли, для себя решили,Без любви французской нам никак.
Что мы знали, если что по-русски,Маловато этой нам любви,Так давайте тихо, по-французски,Чтоб дивились ночью мужики.
Мы покажем им потом такое,Не сомкнет он очи до утра,И налево вряд ли уже сможет,Скажет поутру: «Ну ты дала…».
А потом прикинет, это ж надо,«Где такой ты опыт обрела?»,Я ему тихонечко: «Так надо,Спи спокойно, я тебя ждала…».
Ночь в тайге
Зимним вечером вОзница тронулась,Зря рискнули отправиться в путь,По тайге, где у вОлков бессонница,И не сможет никто нам помочь.
Помолились, авось и проскочится,С бодуна не так страшно в пути,Карабинчик поможет при случае,Если встретится кто-то в ночи.
Верст с десяток спокойно проехали,Вдруг луна в облаках умерла,Темнота обступила, приехали,Кони встали, вокруг тишина.
Возник матом и плеткой ошпаривал,Не идут, только мелко дрожат,Зря узду ошалело натягивал,Как столбняк, ни вперед ни назад.
С двух сторон только глазья сквозь ельники,Желтым светом, как рой светляков,Видно сытно давно не обедали,А наткнулись на двух дураков.
Что ж судьба, мы из горла добавили,Он – за вилы, а я – за ружье,И словечком себя позабавили,В темноте не кружит воронье.
Вдруг рванули, как будто ошпарили,И откуда вдруг силы у них,Волки тоже с разбегу прибавили,За санями заснеженный вихрь.
Я с плеча в темноту из двустволочки,По глазам их свинцом поливал,ВОзник плетью махал втихомолочку,Про себя лишь молитву шептал.
Гнали долго, уж кони запарились,Карабин аж горел на руках,А судьбинушка видно поджалилась,Иль господь отпустил все в грехах.
Оторвались иль многих подранили,Отпустили иль сами ушли,Мы крестясь и дрожа загутарили,Смерть свою на прямой обошли.
И на радости вновь по стопарику,Повезло, дело было все в прах,Затянув глубоко по чинарику,Что загасли у нас на губах.
На постой лишь к рассвету доехали,Накормили усталых коней,Удивленным немного поведали,И пошли до церковных дверей.
Три кобылы, белые вольные
Три кобылы, белые вольные,Полной грудью на вольных полях,Своей жизнью паслись не зависимо,И не знали о седоках.
Их вскормили поля плодоносные,И поили ручьи на заре,Три кобылы, счастливые, взрослые,Не зависимые и не в узде.
Все текло и ни чем не печалило,Но в долину под вечер зашли,три коня и столкнулись нечаянно,И как будто сказал – «Замри».
Их внутри от такого заклинило,Красоты не видали такой,Холки дыбом, дрожали коленями,И не шагу вперед ни ногой.
Только ржаньем они себя выдали,Но кобылы не бросились прочь,Эти кони в суровом молчании,Покорили их буйную кровь.
Вот сошлись и немного обнюхались,И боками потерлись чуть-чуть,К тишине потихоньку прислушались,И пошли в независимый путь.
Вольной жизнью, чтоб все независимо,Чтоб ни плети и ни удила,Чтоб рождались такие же чистые,Кони белые в пятнах слегка.
Дочери
На глади голубого льдаИзящна грация, изящна!Как восходящая звездаУлыбкой дразнит всех маняще!
Как же трудно привыкнуть к чужому
Как же трудно привыкнуть к чужому,Но как хочется быть чуть родней,Мы стремимся к нормальному дому,Свой бросая, бросая детей.