Она проговорила это тихо, чуть ли не с нежностью в голосе.
— Славный юноша, — уклончиво ответил мистер Саттертуэйт.
— Да, очень, — задумчиво произнесла графиня. — Я успела многое рассказать ему о своей жизни.
— Вот как, — сказал мистер Саттертуэйт.
— Такие подробности я мало кому раскрывала, — мечтательно продолжала она. — Я ведь прожила очень, очень необычную жизнь, мистер Саттертуэйт. Со мною случались такие удивительные вещи, что кое-кто может, пожалуй, и не поверить.
Будучи достаточно догадливым, мистер Саттертуэйт без труда понял, к чему она клонит. В конце концов, все, что она наговорила Франклину Руджу, могло быть и правдой… Конечно, это маловероятно и в высшей степени не правдоподобно, но ведь возможно же… И ни один человек не может с полной определенностью сказать: «Это не так!»
Он промолчал, и графиня снова устремила мечтательный взор мимо бухты куда-то вдаль.
Внезапно мистер Саттертуэйт увидел ее в каком-то новом, странном свете. Он вдруг ясно осознал, что перед ним не хищница, а всего лишь жалкое, затравленное существо, отчаянно борющееся за место под солнцем. Он украдкой покосился на нее: зонтик был сложен, и в ярком свете солнца в уголках глаз видны усталые морщинки, на виске пульсирует тоненькая жилка.
Он все больше укреплялся в своем убеждении: эта женщина доведена до крайности и будет беспощадна к нему или к любому, кто посмеет встать между нею и Франклином Руджем. Но чего-то он все же не понимал. Ведь денег у нее должно быть достаточно: она всегда роскошно одета, у нее великолепные драгоценности. Значит, дело не в финансовых затруднениях… Может, любовь? Мистеру Саттертуэйту было доподлинно известно, что женщины ее возраста иной раз без памяти влюбляются в юношей… Что ж, возможно. И все-таки — что-то тут не так.
Он догадывался, что этим разговором tete-a-tete она бросает ему перчатку. В нем она усмотрела своего главного противника. Она, видимо, ждала, что он начнет нашептывать Франклину Руджу какие-нибудь гадости о ней. Нет уж, увольте, улыбнулся про себя мистер Саттертуэйт. Он стреляный воробей, он знает, в каких случаях лучше держать язык за зубами.
А вечером он снова повстречал ее в Серкль-Приве, за рулеткой.
Графиня делала ставку за ставкой, однако счастье ей не улыбалось. Она, впрочем, переносила неудачи с завидным sang froid[5] старого игрока. Пару раз она ставила en plein,[6] потом на красное, потом на вторую дюжину, где немного выиграла, но тут же проиграла опять, потом шесть раз подряд на manque,[7] но ей решительно не везло. Наконец, равнодушно пожав плечами, она отвернулась.
Выглядела она очень элегантно: длинное золотистое платье с зеленым отливом, на шее знаменитые боснийские жемчуга, в ушах длинные, жемчужные же, серьги.
Мистер Саттертуэйт нечаянно подслушал разговор о ней двух мужчин.
— Вон идет та самая Царнова, — сказал один. — Отлично сохранилась, а? И, надо сказать, королевский подарок неплохо на ней смотрится!
Второй, маленький человечек с явно иудейскими чертами лица, с любопытством уставился ей вслед.
— Так это и есть боснийские жемчуга? — спросил он. — En verite.[8] Как странно! — И тихонько хихикнул про себя.
Дальше мистер Саттертуэйт слушать не мог, потому что в этот момент случайно повернув голову, к своему удовольствию, узнал в одном из посетителей казино своего старого приятеля.
— Мистер Кин, дорогой вы мой! — Он принялся горячо трясти его руку. — Я и мечтать не мог вас здесь встретить! Смуглое лицо мистера Кина осветилось улыбкой.
— Не удивляйтесь, — сказал он. — Сейчас ведь карнавал,[9] а в это время я бываю здесь довольно часто.
— Правда? Как замечательно!.. Послушайте, стоит ли нам здесь оставаться? По-моему, тут душновато.
— Да, пожалуй, приятнее будет пройтись, — согласился мистер Кин. Спустимся в сад.
Выйдя на улицу, оба с жадностью вдохнули свежий воздух.
— Видите, как хорошо, — сказал мистер Саттертуэйт.
— Гораздо лучше, — подтвердил мистер Кин. — И можно спокойно поговорить. У вас ведь найдется, что мне рассказать?
— Да, кое-что есть.
И мистер Саттертуэйт с наслаждением погрузился в тонкости собственного повествования. Как всегда, он немного щеголял своим умением передать атмосферу. Графиня, юный Франклин, непреклонная Элизабет — все вскоре ожили под его быстрыми и точными штрихами.
— Вы несколько изменились с тех пор, как я увидел вас впервые, — выслушав отчет, с улыбкой сказал мистер Кин.
— В какую сторону?
— Прежде вам довольно было того, что вы просто наблюдали за развитием сюжета, а теперь… Теперь вы сами хотите быть участником драмы, играть роль.
— Да, — признался мистер Саттертуэйт. — Но, честно сказать, сейчас я просто не знаю, что тут можно сделать. Может быть, — он запнулся, — вы мне поможете?
— С удовольствием, — сказал мистер Кин. — Подумаем, что можно сделать.
И мистер Саттертуэйт вдруг ощутил странное чувство покоя и надежности.
На следующий день он представил своему другу мистеру Арли Кину Франклина Руджа и Элизабет Мартин. Он был рад видеть молодых людей снова вместе. О графине речь не заходила, но за обедом он услышал новость, которая его очень заинтересовала.
— Сегодня вечером в Монте приезжает Мирабель, — взволнованно сообщил он мистеру Кину.
— Та самая парижская актриса?
— Да. Последняя фаворитка короля Боснии — о чем вы, впрочем, без меня наверняка знаете, это ведь ни для кого не секрет. Он просто осыпал ее драгоценностями! И вообще, говорят, что она самая дорогостоящая и самая экстравагантная женщина в Париже-.
— Интересно будет понаблюдать, как они встретятся сегодня с графиней Царновой.
— Вот именно.
Мирабель оказалась высокой, стройной, прелестной крашеной блондинкой, с нежнейшей кожей бледно-розового оттенка и ярко-оранжевыми губами. Она выглядела чрезвычайно эффектно: наряд ее напоминал оперенье райской птицы, на голой спине болтались драгоценные ожерелья, а левую лодыжку обхватывал тяжелый браслет с огромными сверкающими бриллиантами.
В казино она произвела настоящий фурор.
— Вряд ли вашей графине удастся ее перещеголять, — шепнул мистер Кин на ухо мистеру Саттертуэйту.
Тот кивнул. Ему было любопытно посмотреть, как поведет себя графиня.
Она явилась поздно. Пока она равнодушно шествовала к одному из центральных столов, по залу пробежал шепот.
Она была вся в белом — такие белые марокеновые[10] платья строгого покроя шьют обычно девицам на первый выход в свет. На восхитительно белой шее и руках не было ни единого украшения.
— Что ж, неглупо, — с невольным уважением произнес мистер Саттертуэйт. Она отказывается от соперничества — и тем самым как бы поднимается над своей соперницей.
9
Карнавал в Западной Европе проходит накануне Великого поста и соответствует русской масленице.