- Не подумай, что я любопытствую... - заметил Заозерский.
- Я не думаю, - быстро прервал его Эрик. - Просто так вышло. Сережа... он был очень неровный. Очень сильный и очень слабый. В той ситуации, в которой он оказался, удары пришлись по его слабым местам.
Эрик помолчал, потом тихо заметил:
- Мне иногда его здорово не хватает. Хотя в последнее время мы сильно не ладили, но он...
Эрик не досказал, Заозерский вежливо помолчал.
- Так как же наш сегодняшний эксперимент? - бодрым голосом сказал Заозерский. - Может, отложим?
Эрик посмотрел на него.
- Нет, - сказал он, подумав. - Надо действовать. Все равно этот эксперимент неизбежен.
Надо действовать!
...Операцию должен был произвести робот АИ-27. Маленький легкий автомат напоминал школьный ранец, помещенный на узкие металлические гусснииы. Ученые у пульта управления, установленного прямо в поле, со смешанным чувством тревоги и надежды наблюдали за движениями робота. Когда-он тронулся, Эрик поднял руку, словно хотел остановить машину, и тут же смущенно опустил ее. Оператор, передававший команду, с удивлением посмотрел на Эрдмана и отвернулся.
Машина легко катилась по пыльной дороге, поблескивая хромированными суставами металлических рук. Тусклое солнце лоснилось на ее оранжевом колпаке. "В Москве сейчас уже глубокая осень, - неожиданно подумал Эрик, - листопад. А здесь лето в разгаре".
Он оглянулся по сторонам, словно боясь, что ктонибудь услышит его мысли. Но все молча наблюдали за движением робота. Здесь собралась почти вся партия, прилетевшая из Москвы, да еще кое-кто из обслуживающего персонала.
- Лезет, чертяка! - пробормотал Хохрин.
Автомат вскарабкался на биотозу и легко заковылял по затейливым узорам полимера. Машина добиралась до участка, намеченного программой. Для проверки было выбрано место с самой высокой интенсивностью биотоков.
"А где же Кармин? Где доктор? - вдруг подумал Эрик. - Ах да, он должен прибыть со второй партией, вместе с Ермоловым".
- Даю команду, - глухо сказал оператор и надавил клавиш. И тотчас упал со своего круглого сиденья.
Эрик сначала услышал крик, затем ощутил боль. Но перед тем как пришла боль, была доля секунды, миг, в течение которого он успел увидеть, как падали и бежали стоявшие рядом с ним люди. Искаженные лица, развевающиеся белые халаты, искривленные в судороге тела застыли, повисли в воздухе в странных, причудливых позах. Вот Терма рвет на себе воротник, вот Заозерский, широко раскрыв рот, кричит пронзительно и тонко. Хохрин крупными заячьими прыжками унесся в степь.
Затем нахлынула боль. Эрик упал, потом встал, снова упал. Теперь он уже никого не видел. Когда он дополз до пульта, в глазах его была мгла, которая дробилась на тысячи солнечных брызг. Некоторое время Эрик не мог найти нужный клавиш. Он ударил сразу по всем кнопкам. Робот должен был взорваться, но Эрик уже не слышал, как это произошло.
Он был без сознания не больше двух минут. Еще не успела осесть пыль, поднятая ногами бежавших. Робота на биотозе не было. Эрик встал, опираясь на металлические поручни пульта. Кто-то стонал. Эрик увидел, как, кряхтя и охая, поднимается оператор. Из степи возвращались ученые, усталые и грязные. Двое несли на руках тело старого итальянца.
- Терма умер, - печально сказал Хохрин.
Эрик велел положить профессора на землю. Послушал сердце - оно не билось.
Один за другим ученые уходили на станцию. Никто ничего не говорил. Приехали рабочие и увезли пульт на низкой широкой платформе. Эрик рассеянно смотрел вслед машине. Он чувствовал себя неплохо, совсем хорошо, в его теле не осталось и следа недавней мучительной боли. Он думал о том, что ему пора ехать. Четкое и ясное желание уехать всецело завладело им. Он с удивлением оглянулся по сторонам. Что он здесь делает? Ведь он подводит коллектив отличных людей. Им так нужен биохимик! Ему нужно немедленно ехать. Он заторопился на станцию, на ходу снимая с себя халат.
На станции царило оживление. Научные работники, лаборанты, механики и рабочие с озабоченным видом сновали по двору, готовясь в дорогу. В вестибюле станции громоздились чемоданы и саквояжи всевозможных окрасок. Откуда-то появились совершенно незнакомые люди и, уложив тело профессора Термы в цинковый гроб, увезли его с собой. Соотечественники профессора проводили товарища до автолетной стоянки и, вернувшись, с удвоенной энергией стали собирать свои вещи.
Эрик уже кончил укладываться, когда пришел Заозерский. Он долго наблюдал за торопливыми и точными движениями Эрика и молчал.
- Я остаюсь, - внезапно сказал Заозерский.
- Здесь?
- Да.
Эрик молча запер чемодан и затянул ремни.
- Ну, счастливо, - сказал он, пожимая руку Заозерскому.
- Я рад был познакомиться, - сказал тот. Когда Эрик выходил, Заозерский окликнул его:
- Послушай!
Эрик вернулся.
- А ты бы не хотел...
- Остаться с тобой?
- Ну да, - Заозерский поморщился и погладил горло рукой, точно что-то мешало ему дышать. Эрик улыбнулся.
- Ты шутишь? Меня же ждут!
Заозерский рассмеялся.
- Ну да, конечно. Поезжай. Я пошутил.
Машин не хватало, и на автолетной стоянке образовалась толпа. Люди курили, смеялись, болтали. Когда подлетел очередной автобус, никто не тронулся с места. Машина пришвартовала к стойке, двери распахнулись, и водитель сказал:
- Пожалуйста, садитесь.
Тогда из толпы вышла группа людей и не торопясь двинулась к трапу. Эрик посторонился, пропуская их. Он знал, что им надо возможно быстрее уехать из Хокай-Рох. Их ждали еще сильнее, чем его.
- Следующий - через двадцать минут, - сказал рядом молодой веселый голос. Это был Суренога.
- Вам далеко? - спросил Эрик.
- Домой, в Бухарест.
Когда подошел следующий автолет и Эрик садился в него, кто-то внезапно сказал, указывая на горизонт:
- Смотрите, что это?
Громада Души Мира лежала на земле в лучах вечернего солнца тяжелым черным облаком.
- Как что? - удивился Эрик. - Биотоза!
После приезда в Москву Эрик, не заезжая на старую квартиру, отправился в Кунцево. Он шагал по широкой оживленной магистрали, ярко освещенной лампами солнечного света. Проспект назывался Лунным и вел к Москве-реке. Не доходя до широких мраморных ступеней, спускавшихся к набережной, Эрик повернул к высокому зданию, спрятанному в глубине темного двора. Огромные окна на всех этажах здания наливались ровным молочным светом.