- Что задумалась, матушка, - обратилась Климента, - аль обидела чем?
- Нет, наоборот. Думаю, как вы любите землю. Наверное, нам, русским, без этого нельзя.
- Прожить-то можно, да тяжко и безблагодатно. Сейчас хоть понимать стали, как земля важна, дома строить в лесах подальше от города. А то у нас одно время всё в город рвались и беспутно мыкались, оторвавшись от кормилицы…
Зазвенел колокол, и Таня с монахинями отправилась на трапезу. В душе надеясь, что, может быть, после трапезы у кого-нибудь проснётся совесть, и они вернуться к послушанию. Но ожидания остались ожиданиями. Оставшуюся половину дня Таня по-прежнему провела в обществе пожилых монахинь. На душе было скверно, хотелось пойти и поднять всю эту бессовестную свору. Но после разговора с батюшкой Таня решила больше ни с кем не воевать. Она не игуменья, чтобы учить их чему-либо, тем более что получается только хуже.
Ближе к ужину, когда монахини ушли готовиться к трапезе, Таня села возле заброшенного домика и, смотря на проделанную работу, плакала. Чувство обиды и безнаказанности душили её. Тане, так же, как и остальным, хотелось побыть в келье, причём не болтать, а почитать. Но, сознавая, что необходимо помочь старшим она не могла так поступить, однако большинство посчитало возможным заниматься чем угодно, только не трудом! Всё было просто и очевидно. Каждая из них знала, что никто их не накажет, а то и просто можно спихнуть всю грязную и тяжёлую работу на паломников. Но зачем тогда идти в монастырь? Вновь и вновь Таня возвращалась к этому вопросу, хотя и помнила слова батюшки о причине их пребывания здесь. И снова все пути вели к Константине, которая могла бы исправить беззакония, но она ничего не сделает! А ведь как важно изо дня в день напоминать сёстрам об их обязанностях, призывать их к лучшему, а не просто ругать мирских. Тем самым подразумевая, что монастырские лучше, в чём Таня совсем не была уверена. В том-то и дело, что сёстры с такой игуменьей только пребывали в монастыре, но не подвязались, не учились. Но изменить Таня ничего не могла.
Увидев приближающуюся Игнатию, Таня вытерла слёзы, непрестанно текущие от сознания тяжести положения и собственной беспомощности. В данную минуту ни с кем не хотелось разговаривать и что-то объяснять. Поэтому, быстро встав, Таня помчалась на любимый склон, где уж точно никто не потревожит.
Вечерний закат особенно красив, если смотреть с высокого склона. Таня чувствовала, как теряется грань между небом и землёй. Казалось, что ты сливаешься с этой беспредельной красотой и мощью. Забыты прежние горести, есть только Бог и ты. Всё остальное где-то далеко и совсем не тревожит. Безмерный покой и удивительная гармония охватили сердце Тани. Как же чудесен тот мир, если даже здесь чувствуется его величие. Солнце медленно скрылось за горизонтом, напоминая о времени возвращения в грешную обитель. Как же не хотелось никуда идти! Так и сидеть бы тут вечность, наслаждаясь покоем и красотой! «Теперь понятно, почему видевшие свет той жизни не хотят возвращаться в свою грешную плоть! Конечно, испытав такое очарование, кто пожелает вновь окунуться в пустую суету, - думала Таня, возвращаясь в монастырь, - но пока мы здесь надо жить. Главное, что когда-нибудь эта жизнь закончится и будет другая жизнь. Какая? Это уже зависит от меня».
XXXV
Следующие дни Таня провела на огороде. Сёстры безнаказанно разбежались, как и предполагалось, в швейную и на клирос. Константина распорядилась поставить Таню помощницей к монахине Евсевии. Тане стало понятно, что теперь огород станет постоянным местом её послушания. Но она была довольна: вдали от болтливых сестёр легче дышится.
Евсевия оказалась монахиней привередливой, угодить которой было просто невозможно. Едва Таня приступила с ней работать, как посыпались упрёки в ненадлежащем исполнении её слов. То Таня не так брала инструмент, то ленилась, то не туда несла ветки. Таня молча терпела, слушая бесконечные укоры в лени, работая при этом без отдыха, а едва дойдя до постели, мгновенно засыпала. Несправедливость происходящего особенно отягощала, поскольку сама Евсевия себя не утруждала, больше распоряжалась. Понятно, старая женщина, Таня и не покушалась на её постоянный отдых, но зачем при этом неизменно ругаться и упрекать в лени, было непонятно.