- Но ты должна помнить, что у тебя есть друг! Это твоя жизнь, твоё решение. Главное, чтобы ты сама потом не жалела о своём выборе. Я всегда готова помочь, где бы я ни была.
- Я всегда буду помнить об этом, - улыбаясь, сказала Леонтия.
- В любом месте можно жить. Таких, как я, с вечными нерешёнными вопросами мало. Тебя они не так мучают. Ты можешь здесь жить. Главное - найди друзей: Стефания, Викентия. На них вполне можно положиться. Человеку одному тяжело, тем более в монастыре, без родных.
Леонтия была согласна с Таней, но первоначальная радость сменилась раздумьями о правильности собственного выбора. Чувствуя себя чужой обоим мирам, она не могла найти своего места. Ей не хватало решимости Тани на уход из монастыря после общения с мирскими. Но как будет складываться её жизнь в монастыре с сёстрами, которые привыкли видеть её чужой? И насколько сама Леонтия готова быть с ними близкой?…
XXXVIII
Таня продолжала трудиться на огороде. Теперь, когда её положение изменилось, она чувствовала себя особенно одинокой в монастыре. Проведённые дни на огороде в одиночестве позволили ещё раз всё обдумать. Несмотря на понимание пустоты своего пребывания в обители с приближением времени ухода, решимости уйти не было. Что-то держало. Таня понимала, что сама она не сможет сделать этот шаг. Тем более, что после разговора с Таней Константина по непонятным причинам стала отчего-то доброй и внимательной к послушнице. Может быть, она полагала, что была весьма строгой к послушнице, поэтому та решила уйти. Однако Таня ещё прежде недвусмысленно объяснила причину такого решения. Отношение Константины было непонятным и лишь отягощало сознание необходимости ухода и отсутствие сил сделать шаг. Будь игуменья, как иногда строгой и придирчивой, Таня ушла бы незамедлительно. Но сейчас… Осознавая свою беспомощность, Таня ждала ссоры или резкого высказывания от Константины, чтобы оборвать всякую связь с монастырём. Случай, как обычно, вскоре представился.
Пока все обедали, Таня пошла в библиотеку покопаться среди запыленных книг и взять что-нибудь почитать. Таня обожала старые книги, которых в библиотеке было множество, преимущественно дореволюционных, пожертвованных паломниками. От старинных книг доносился неведомый запах утраченной России. Перелистывая страницы, Таня читала древние поучения, столь актуальные, как будто были написаны современником, погружаясь в неизвестный мир церковного наследия. Многое из прочитанного за время проживания в обители было непонятным. Остро осознавалась необходимость учения. Таня путалась в огромном количестве незнакомых терминов, имён, событий и дат. Одно было поразительным открытием: как многое вмещает в себя церковное наследие! Насколько оно глубоко и неисследованно. Какими благими дарами оно награждает ищущее и трепещущее от сих тайн сердце. Таня в восхищении погрузилась в мечты о новой жизни, в которой, возможно, будет уразуметь многое непонятное и узнать ещё больше неизвестного. Впервые Таня подумала о будущем с интересом, а не печалью. Может быть, она поторопилась ставить крест на своей жизни без монастыря? Может быть, жизнь только начнётся за воротами обители, а всё происходящее было лишь вступлением к самой жизни?
Внезапно раздался знакомый резкий голос:
- Ты что здесь делаешь? И кто тебя благословил читать книги?
Таня подняла голову и увидела недовольную Константину. От неожиданности Таня растерялась, не зная, что ответить. Вопрос игуменьи был непонятен, поскольку почти сразу после приезда Константина разрешила пользоваться библиотекой. Так в чём же дело? Долго размышлять было некогда, поэтому Таня сразу же выпалила:
- Церковное наследие передано всем, а не вам! Пожертвованные книги были пожертвованы монастырю, а не вам! Так какие могут быть вопросы?
На этот раз игуменья посмотрела удивлённо на дерзкую послушницу. Константина, безусловно, понимала справедливость многих слов Тани, а сам отважный характер вызывал её восхищение. Может быть, от того, что сама устала от чрезмерной лести и заискивания. Но каждый раз, когда она сталкивалась с послушницей, это вызывало чувство несдерживаемого негодования, особенно теперь, когда всем известно, что она условно послушница.