И вот незаметно подошла пора переходных испытаний. Леночка стала приходить ко мне, чтобы готовиться вместе. Это значительно облегчало работу, посколько способности у нас
были хорошие и приблизительно одного уровня. Чтобы скорее освободиться от
ненавистного бремени, мы все экзамены сдавали в ускоренные сроки. Сдав два-три
экзамена, я стала чувствовать себя плохо. Я всю жизнь не владела сном, а от нервного
напряжения совсем разучилась засыпать. Пролежав до рассвета, я садилась за книги, а в
7 часов, когда швейцар открывал двери, шла в сад технологического института.
Измученная бессонницей, дышала ароматом только что распустившейся зелени.
Освеженная, возвращалась домой к моменту общего вставанья и утреннего чая. Экзамены
я все сдала на пятерки, кроме четверок по двум предметам – законоведению и еще какому-
то. Но это была Пиррова победа. Приехав сразу после экзаменов в Журавку, я заболела
каким-то острым нервным заболеванием. У меня бывала высокая температура и я бредила, впервые в жизни. Врач Е.Н. Турина, лечившая меня, объяснила мою болезнь нервным
переутомлением. Она посоветовала мне сделаться вольнослушательницей. По ее мнению, тяжелая нагрузка экзаменов была не под силу для моей слишком впечатлительной нервной
системы. Через год, когда после долгих колебаний я оставила курсы, этот совет умного
врача был для меня большим утешением.
Все это время я не порывала с родной Гатчиной, наезжала туда, проводила там по
несколько дней. Была у меня там довольно близкая подруга по гимназии Шура
Штернфельс, у которой я останавливалась. За последние два года она часто говорила мне о
желании друга ее семьи мм Мелькау видеть меня женой своего сына. Как-то раз
предполагаемая свекровь пригласила меня на чашку чая и познакомила с сыном.
Совершенно не запомнила его внешности. Он был лесничий по профессии. Помнится, с
тяжелым чувством несвойственной мне неловкости, шла я на эти смотрины. Мне казалась
неправильной, меня смущала такая предопределенность событий. В природе я больше,
чем воду, люблю лес. Но в тот вечер любимый лес вдруг показался мне таким же тусклым, как мой собеседник. Он не поленился снабдить мою чашку чая большим конкретным
материалом по лесному хозяйству. Мои попытки перевести разговор на что-нибудь другое
не имели успеха. Возможно, такое неинтересное многословие произошло от сходного с
моим чувства неловкости. Вернувшись в Петербург, я написала мм Мелькау
дипломатическое письмо, в котором сообщала о решении «никогда не выходить замуж». И
это за полгода до замужества! Через два-три года мой предполагаемый жених выиграл в
какой-то лотерее 200.000 и сделался богатым человеком.
С тех пор, как во мне проснулось сознание, я страстно полюбила чтение. Могу прожить
без обеда, но книга – неоходимая принадлежность моего существования. Иногда задаю
себе вопрос – из множества книг, прочитанных на разных языках, какая произвела на меня
наибольшее впечатление? В течение 50 лет ответ остается неизменным: «Смерть»
Монтегацца. Сейчас, когда уход из жизни – вопрос ближайшего будущего, я ожидаю
смерть, как неизбежное, не задумываясь. Совсем иначе было в ранней молодости. Смерти
близких, любимых надолго останавливали мое внимание на самом факте исчезновения из
жизни. Не помню, как мне попала в руки эта замечательная книжечка Монтегацца. Она
произвела на меня ошеломляющее впечатление. С необычайной убедительностью автор
примиряет жизнь со смертью. Хотела бы перечитать эту книгу, но не знаю, существует ли
она. Да и вопрос потерял для меня свою актуальность.
Лагарп говорит, что книга – это друг, который никогда не изменит. По мнению Монтескье,
«полюбить книги – это значит сменить часы скуки на часы наслаждения» . Книги
помогают мне жить. Они или подтверждают мои мысли, или дают им новое направление.
Книги дают мне новые мысли, над которыми я задумываюсь и проверяю их правильность
на собственном опыте. Книги постоянно дают мне все новые и новые источники знаний, которые расширяют мой кругозор и делают жизнь ярче и интереснее. Французы говорят:
«Мы читаем только себя в книгах». Я понимаю эту мысль так: мы усваиваем, до нас
доходит в книгах только нам созвучное.
Второй год пребывания на курсах ознаменовался переходом нас с Леночкой на
студенческое положение. Поблизости к alma mater мы наняли небольшую комнатку со
столом, двумя кроватями и стульями, в углу набили гвозди для платьев, белье в чемоданах.
Все, как полагается у студентов. Обедать ходили в студенческую столовую. Обед из супа и
котлетки стоил 11,5 коп. Утром и вечером чай и бутерброд с колбасой. Для получения
полного комплекса ощущений, помнится, я без крайней надобности заложила в ломбарде
часы.
А в семье дяди были недовольны моим уходом. «Мы с Исидором Петровичем думали, что
ты проживешь с нами до окончания курсов, разве тебе плохо у нас?» – выговаривала мне
тетя. «Без тебя скучно», – говорили кузины. Я вносила в семью много смеха и веселья.
Помню, как однажды весной мы с Катей, возвращаясь после лекций, попали под ливень и
ураган. Несмотря на погоду, меня не покидало обычное веселое настроение. Промокая
насквозь, стояли мы, прислонясь к стене на Университетской набережной и, совершенно
обессиленные от хохота, не могли сделать ни шага. «Женя, веселая голова», – звала меня
тетя. Когда кто-нибудь в доме болел инфлюенцией с кашлем, и я входила в комнату
больного, тетя предупреждала меня: «Пожалуйста, не смеши».
27
Три месяца прожили мы с Леночкой в новых условиях. Территориальная близость давала
нам возможность принимать участие в общественной жизни курсов. Наверное, виной тому
тогдашняя моя аполитичность, но я не могу припомнить ни одного ярко впечатления от
курсовых сходок и собраний.
3. Замужество
Состояния апатии Леночки случались все чаще и продолжительнее. Наконец, в декабре
она пролежала неделю, и я начала беспокоиться. К нам часто заходил брат Леночки
Володя, юнкер Артиллерийского училища, а просила его написать отцу о болезни
Леночки. В ответ Володя передал мне просьбу отца привезти больную домой. Полковник
Владимир Александрович Бойе был батарейным командиром 43 арт. бригады, только что
переброшенной из Вильно в местечко Олита Сувалкской губернии . Между прочим, командиром этой бригады был в то время отец известного художника Добужинского.
Володя взял для нас отдельное купе и помог нам отправиться в путь.
Леночку в состоянии полного безразличия мы уложили в заранее приготовленную постель
в купе. Я очень боялась каких-либо осложнений в ее состоянии. Случилось обратное, и
через 36 часов я доставила ее домой в нормальном состоянии.
Володю я знала в Креславле мальчиком-подростком. Он был на два-три года моложе меня.
За шесть лет, что мы не виделись, мальчик превратился в рослого, красивого молодого
человека. Часто навещая сестру, он вдруг, по мальчишески, вообразил себя влюбленным в
меня. Чтобы не портить отношений, я на все объяснения мальчика, каким он остался для
меня, отвечала шутками. Он просил меня подождать два года, пока он окончит училище, и
мы поженимся. Я смеясь отвечала, что я никогда не выйду замуж за офицера, «ненавижу
войну, – говорила я, – и считаю, что изучать искусство убивать людей могут только
дураки». На это он возражал, что окончит Академию и будет военным профессором.
«Тогда мне придется ждать вас не два, а семь лет, и я состарюсь», – смеялась я. У него же
на все были готовы ответы. Провожая нас на вокзале, Володя вдруг помрачнел. Он