жилетку.
Мы все сильно исхудали, но не падали духом. Гимназия Таганцевой, как частная,
прекратила свое существование. Оля и Нина, вместе со всеми учащимися девочками,
влились в Тенишевское училище . Образовалась новая смешанная школа. Наташа в
1918 году окончила Екатериненский институт и вместе со своей подругой Вероникой Мец
поступила воспитательницей в детский дом, организованный педагогом Березовым.
Последний год в институте девочки пользовались большой свободой. Помнится, Наташа
жила дома и только ходила на занятия в бывший Павловский институт. У нашей красивой
Наташи появилось много поклонников. Ее прозвали мадонной. «Пойдем поклониться
мадонне», – говорили молодые люди.
Воспитательницей она пробыла очень недолго, в начале 1919 года вышла замуж за
секретаря Андреевой (в то время жены Горького) Сережу Васильева. Теперь он
кинорежиссер, прославившийся постановкой фильма «Чапаев». Тотчас после свадьбы
молодые уехали в Одессу, куда Сережа получил назначение. Ему было 19 лет, ей 18.
Молодые, красивые, влюбленные, на них любо было смотреть. Грустно было расставаться
в такое беспокойное время. Но в Одессе они пробыли недолго и через два года опять были
с нами. Наташа ждала ребенка и к моменту родов хотела быть со мной. Они возвращались
в теплушке, баз малейших удобств, чем были вызываны преждевременные роды.
Пришлось остановиться в Харькове, где Наташа произвела на свет мертвого мальчика.
Какой внук был бы у меня теперь.
Большая часть ГАУ переехала на работу в Москву. В Петербурге осталась небольшая
группа служащих. Эти остатки крупного учреждения были переброшены из большого
здания на Литейном, с пушками у входа, в один из домов ГАУ угол Моховой и
Сергиевской. Вот там и началась моя служебная карьера. Работа делопроизводителя, на
которую я нанялаась, очень скоро расширилась общественной нагрузкой. К нам в
кладовую ГАУ изредка поступали то съестные припасы, то промтовары. Мне, вместе со
старшим дворником здания, было поручено хранение и распределение этих благ земных.
Распределялось все по строго демократическому принципу – всем поровну. Помню,
однажды мы получили громадное количество осетрины, каждому досталось по двадцать
фунтов. Был сильный мороз, и пока я дотащила до дому замороженную рыбу, отморозила
себе руки. Я с ужасом смотрела на свои белые пальцы, стучавшие друг о друга как
совершенно посторонние для меня предметы. Ледяная вода из-под крана привела их в
нормальное состояние. Зато как хорошо мы полакомились этой превосходной рыбой! Но
что бы мы ни ели, тоска по хлебу никогда не покидала нас в то голодное время. В другой
раз кладовая получила большую партию ботинок. После распределения оказалась лишняя
одна дамская пара. Наш начальник В.И. Рукавишников заявил, что он берет эти ботинки
для супруги. Но я запротестовала. «Давайте устроим лотерею». Сказано-сделано. Ботинки
достались все-таки Рукавишникову, это уж судьба. Но он не забыл моего поступка, и, когда
через два-три месяца произошло сокращение штатов, я была уволена. Меня давно звали в
Комиссариат просвещения на работу, более живую и интересную, я не знала, как уйти из
ГАУ. Увольнение как нельзя лучше устраивало меня. В Наркомате на Казанской я получила
место секретаря дошкольного отделения.
Светлым воспоминанием о ГАУ осталась у меня встреча и, правда, очень недолгая
совместная работа с Ольгой Георгиевной Казико. Она только что кончила гимназию и пока
что, уже мечтая об актерской работе, тоже сидела в ГАУ за какими-то счетными книгами.
Ольга Георгиевна – одно из самых милых существ, когда-либо встретившихся на моем
жизненном пути. Она, между прочим, показывала мне гимназический альбом, в котором
все подруги по классу написали ей что-нибудь на память. Эти тридцать теплый хвалебных
гимнов могли быть адресованы только девочке, обладающей исключительно хорошими
качествами. Через несколько лет увидела ее на сцене уже известной актрисой.
В 1918 году при ликвидации Екатерининского института, который заканчивала моя
Наташа, в нем было проведено два-три родительских собрания. Не помню вопросов,
которые обсуждались, но мне случилось познакомиться там с дамой из нового для меня
мира. Покойный отец моей новой знакомой был крупным банкиром. Воспитывалась она в
большей роскоши, говорила свободно на трех иностранных языках. Была очень красивая, моложавая, еще сохранила прекрасные туалеты. Муж ее, тоже покойный, занимался при
жизни вопросами геральдики. Сама она, умная, дельная, после смерти мужа продолжала
его дело. Очевидно, материально помогла ей мать, обладательница большого количества
бриллиантов. Красивая дама рассказала мне между прочим с большой простотой и
искренностью, как она устраивалась, когда ей бывали нужны деньги. Она особенно в них
нуждалась для ежегодных поездок заграницу. В Петербурге до революции жил человек, необычайно богатый. Имя его было Митька Рубинштейн. Перед поездкой заграницу моя
знакомая обращалась письменно к секретарю Рубинштейна, прося свидания с его
хозяином. Секретарь присылал ей ложу в театр, куда приходил Митька. Свидание
заканчивалось в отдельном кабинете ресторана. По окончании свидания она получала чек
в 1000 рублей. Моя собеседница уверяла, что так поступали многие красивые и шикарные
женщины Петербурга.
47
Секретарская работа в дошкольном отделе была, конечно, интереснее описи деловых
бумаг в ГАУ. Моим начальником была София Ивановна Пфейфер. Мне казалось, что моя
работа ее удовлетворяла. Но я была там очень недолго и вспоминаю об этом периоде, как о
последнем этапе, приведшем меня к участию в громадной работе, о которой я так давно
мечтала. «Блажен, кто свой челнок привяжет к корме большого корабля» .
6. Педагогическая деятельность
В дошкольном отделе в то время шла большая работа по организации детских домов и
очагов. За короткое время моего секретарства мне пришлось обследовать несколько
учреждений. Один детдом на Моховой, носивший название «показательного», произвел на
меня очень хорошее впечатление. Заведующий И.И. Герасимов, совсем еще молодой
человек, очень приветливый, на вид симпатичный, проявлял исключительную
заботливость по отношению к своим питомцам. В то тяжелое время его детский дом, как
«показательный», обеспечивался продуктами в первую очередь и обильнее других. В
заведующем чувствовалась настойчивость и умение раздобыть все нужное для своего
учреждения. Дело подходило к лету. Меня, как всегда в этот период, заботила мысль, как
бы устроиться так, чтобы мои девочки подышали свежим воздухом. Я уже была на
большой работе во внешкольном отделе, когда Иван Иванович отыскал меня и обратился с
таким предложением: он получил для своего детского дома прекрасную большую дачу в
Стрельне и просил меня взять на себя хозяйственную часть учреждения. У него будут
свободные вакансии, и я смогу устроить на даче, помимо своих детей, еще несколько
мальчиков и девочек, их школьных товарищей. Я была в то время так загружена работой, что могла приезжать в Стрельну только через день на несколько вечерних часов.
Иван Иванович сказал, что его это устраивает. Провизию кухарке можно выдавать на два
дня. Я решила тогда уже оставлять на всякий случай ключи от кладовой моей
пятнадцатилетней дочери Олечке. В ее благоразумии и надежности не могло быть
сомнений. Я радовалась, что все устроилось так хорошо. Не только мои девочки, но и их
школьные друзья проведут лето в чудесных условиях, включая хорошее питание, которое