родители не могли дать им дома. Сама я была полна энергии, и лишняя нагрузка меня не
пугала. Списки приглашенных детей с адресами я передала Ивану Ивановичу. Почти
накануне отъезда детдома я встретила проф. Филиппова, сын и дочь которого были в
списках. Филиппов, которого я мало знала, подошел ко мне со словами: «Как я рад, что вас
встретил. Мне очень нужно поговорить с вами». И с места в карьер: «Вы хорошо знаете
Герасимова?» – «Не могу сказать, чтоб хорошо, но обследовала его детский дом, который
считается лучшим в городе. Думаю, что он хороший педагог. А в чем дело?». Филиппов
сообщил мне, что Иван Иванович на днях собрал всех мальчиков по переданному ему
списку в ложе театра. Попал туда и маленький Филиппов. Он рассказал отцу, какой
добрый Иван Иванович, как угощал он их конфетами и как ласкал мальчиков, а особенно
его, Женю Филиппова. «Все, что рассказал мне сынишка, возбудило во мне подозрение в
нравственности Герасимова. Мы с женой очень благодарим вас за предложение вывезти
наших детей на дачу, но сына я решил пока что оставить дома. Ближайшее будущее
покажет, верно ли мое предположение».
Мы простились. Мои летние блестящие планы покрылись темными тучами. Усилием воли
взяла себя в руки, вспомнила мудрую английскую пословицу «Why go to meet trouble half way» (Зачем идти встречать беду на полпути). Но очень скоро мне стало ясно, в какую
большую беду я попала. Ближайшая помощница Ивана Ивановича была симпатичная
женщина Маргарита Томасовна, очевидно, опытный педагог. Я никогда не могла понять, как могла она работать в таких условиях и с таким человеком. Через несколько дней
пребывания детей на даче я передала ей разговор с Филипповым и категорически просила
ее подтвердить или рассеять его подозрения. Она подтвердила и даже поделилась со мной
кое-какими подробностями прошлого Герасимова. Я задумалась, что же мне делать.
Неужели пожертвовать отдыхом детей и просто уйти из этого грязного дела! Через неделю
я узнала, что приезжал отец одного из мальчиков, имел крупный разговор с Герасимовым и
взял сына домой. Дальше терпеть было нельзя. Для меня выяснились два обстоятельства: Иван Ивановичу нужно было мое сотрудничество, чтобы придать респектабельность
своему делу. Маргарита Томасовна сказала мне, что Герасимов относится брезгливо к
простым детям. Аристократически настроенный, он заставил меня собрать ему гарем из
мальчиков интеллигентных семей. Какая ответственность легла на мои плечи! Я решила
действовать. Выбрав план наступления, я осталась на ночь в Стрельне и, когда весь наш
детский дом погрузился в сон, вызвала Ивана Ивановича и имела с ним продолжительный
разговор. Он всячески отпирался, вилял, но у меня были неопровержимые доказательства
его виновности, и я старалась в течение нескольких часов показать всю неблаговидность
его поведения и гнусную роль, навязанную мне. Наконец, я поставила ему ультиматум: он
должен утром покинуть на все лето детский дом, передав бразды правления
Маргарите Томасовне, в противном случае я немедленно передаю все дело в Наркомпрос.
Он беспрекословно выполнил мое приказание, на другой день рано утром он навсегда
очистил дачу от своего присутствия. Оформив передачу руководства
Маргарите Томасовне, он уехал утешаться к своей матери. Скатертью дорога!
Дети мои и чужие прекрасно провели это лето и с удовольствием вспоминали о нем. Но я
всетаки считала своим долгом сообщить заведующей детскими домами о недостойном
поведении руководителя показательного учреждения. Говорят, осенью, когда он приехал, ему была запрещена педагогическая деятельность. По слухам он был потом секретарем
народного артиста Юрьева. Прошло лет пять, и однажды меня вызвали к зав. отделом
народного образования. Оказывается, И.И. Герасимов, желая получить какую-то
должность, сослался на меня. Он заявил, что я его знаю и могу дать ему рекомендацию. Я, конечно, отрекомендовала его по заслугам. Больше я никогда о нем ничего не слышала.
48
В период моего секретарства я познакомилась с сотрудницей дошкольного отдела
Ольгой Николаевной Фарфель. Маленькая, прехорошенькая женщина и очень дельная, она
сделалась моим неразлучным спутником в работе на многие годы, и я привыкла ощущать
возле себя ее милое и полезное присутствие.
В эти годы хлеб почти отсутствовал в нашем питании. Помнится, свои четверть фунта мы
съедали утром, а на завтрак брали из дома по куску селедки. Муж Ольги Николаевны был
в то время железнодорожным врачом и имел возможность закупать или выменивать у
крестьян продукты питания. Поэтому и завтраки Ольги Николаевны были несравненно
интереснее и питательнее. Несколько раз было так, что, когда нам случалось завтракать
вместе, она, говоря, что любит селедку, брала у меня кусочек и заменяла его чем-нибудь
вроде бутерброда с яйцом. Для того голодного времени это было проявлением большой
доброты и сохранилось таким в моей памяти.
26 декабря 1919 года Совет Народных Комиссаров издал декрет о ликвидации
неграмотности. Этот декрет Надежда Константиновна Крупская по праву называет
ленинским декретом.
Надежда Константиновна писала по поводу декрета: «Массы темны и неграмотны не
потому, что им нравится быть темными, а потому, что до сих пор нужны были особо
благоприятные условия, чтобы рабочий или крестьянин, тем более работница или
крестьянка, будучи уже взрослыми, могли обучаться грамоте. Нет никого,кто бы обучил, разъяснил, растолковал – нет времени, нельзя отлучиться из дому и проч. Вот декрет и
должен поспособствовать тому, чтобы были созданы такие условия, при которых бы
каждый желающий выучиться грамоте мог бы это сделать, не употребляя для этого
героических усилий, не принося тяжких жертв».
В основном декрет и создавал такие условия. Декрет обязывал обучению всех граждан в
возрасте от 14 до 50 лет в государственных школах. Наркомпросу предоставлялось право
привлекать к работе по ликбезу в порядке трудовой повинности все грамотное население
страны. К этой работе привлекались организации профсоюзов, комсомола и др.
Работающим по найму и обучающимся в школах ликбеза на два часа сокращался рабочий
день. Предоставлялось право использовать для занятий помещения клубов, церквей,
народных домов и соответствующие помещения на фабриках и заводаx. Был создан
специальный орган – Всероссийская Чрезвычайная комиссия по ликвидации
неграмотности.
В то время я работала секретарем дошкольного отдела на Казанской ул. (теперь
ул. Плеханова). В Наробразе пронесся слух, что внешкольный подъотдел нуждается в
сотрудниках для проведения в жизнь ленинского декрета. Вот куда меня потянуло! Как
радостно принять участие в выполнении долголетних мечтаний русской интеллигенции!
Внешкольным подотделом заведывал тогда Давид Николаевич Анкерт , 69 еще совсем
молодой человек, едва ли не студент физико-математического факультета. Прекрасный
организатор, он умел подбирать людей и вдохновлять их на творческую работу. Анкерт
недолго пробыл в Наробразе, через год он перешел на какую-то большую должность в
Госиздате.
Вот к этому Анкерту я и пришла с просьбой дать мне работу. Он внимательно посмотрел
на меня, как бы стараясь выяснить мои потенциальные возможности, и сказал: «Во всем
городе уже идет в полном разгаре подготовительная работа по организации школ ликбеза.
Совершенно неблагополучно обстоит дело в Выборгском районе. Там для этой цели
выделена старая большевичка Рубцова, но она тяжело больна. Согласны ли вы взяться за
работу в этом районе? Предупреждаю, что район ответственный, работа должна начаться и