мы съедем, наконец, в тихую пристань старости, и явится тогда возможность старческой
деятельности и даже старческих радостей, о которых так красноречиво говорит Марк
Туллий Цицерон в своем трактате «De senectute». Еще несколько седин в бороду, еще
зубочек или два изо рту вон, еще маленький ревматизмик в поясницу или в ноги, и все
пойдет, как по маслу».
«Мой друг, старость – это тяжелое, тусклое облако, заволакивающее и будущее, и
настоящее, и даже прошедшее, так как делает его печальным, стушевывая и надламывая
воспоминания. Надо защищаться против этого облака. Мне кажется, что Вы недостаточно
защищаетесь. Прощайте и до свиданья, мой дорогой друг. Будем же держать голову
высоко, пока ее не покроют волны». Это уже через 12 лет значительно более уныло звучат
его слова, обращенные в письме к Флоберу.
91
А еще через 15 лет он говорит в письме к Полонскому:
«...Чтобы ты понял мое настроение, выписываю тебе несколько строк из моего дневника:
"...Полночь... сижу я опять за своим столом... внизу бедная моя приятельница (П. Виардо) что-то поет своим совершенно разбитым голосом... а у меня на душе темнее темной ночи...
Могила словно торопится поглотить меня...". Не выписываю дальше, очень уж уныло. Ты
забываешь, что мне 59й год, а ей 56й... Душа моя, мы оба – два черепка разбитого сосуда».
Однако Полина Виардо, названная черепком сосуда в письме Тургенева, прожила до
глубокой старости. Она умерла в 89 лет.
А еще через год, в 1878 году, за пять лет до смерти, Тургенев пишет свое чудесное
стихотворение в прозе «Старик». Настроение все то же – безрадостное, мрачное, но кое-
где слышатся нотки примирения с неизбежным.
«Старик.
Настали темные, тяжелые дни... Свои болезни, недуги людей милых, холод и мрак
старости. Все, что ты любил, чему отдавался, безвозвратно, никнет и разрушается. Под
гору пошла дорога.
Что же делать? Скорбеть? Горевать? Ни себе, ни другим ты этим не поможешь. На
засыхающем, покоробленном дереве лист мельче и реже, но зелень его та же.
Сожмись и ты, войди в себя, в свои воспоминания, и там, глубоко-глубоко, на самом дне
сосредоточенной души, твоя прежняя, тебе одному доступная жизнь блеснет перед тобой
своей пахучей, все свежей зеленью, и лаской, и силой весны!..
Но будь осторожен, не гляди вперед, бедный старик!..».
Недавно прочла я книгу «Воспоминания» В. Вересаева. Вот что он пишет о старости:
«Мне шестьдесят лет. Вспоминаю скомканную тревожность юности, ноющие муки
самолюбия, буйно набухающие на душе болезненные наросты, темно бушующие,
унижающие тело старости, непонимание себя, неумение подступить к жизни. ...А теперь
каким-то крепким щитом прикрылась душа, не так уж легко ранят ее наружные беды,
обиды, удары по самолюбию. В руках как будто надежный компас, зорче стали духовные
глаза, в душе ясность, твердость и благодарность к жизни...». Да, может быть, если бы
знала молодость, какая возможна озаренная, поднимающая дух старость – может быть она
бы менее беззаботно «прожигала» себя. Промотать все силы и потом придти к
мутноглазой старости, харкающей, задыхающейся, с брюзгливо обвисшей губой и темным
лицом! И говорить юности: «Старость – это страшная проклятая пора человеческой
жизни!». Как будто выросли крылья!».
Гольденвейзер записывал за Толстым: «Как хорошо, как радостно! Я никак не ожидал
такого сюрприза. Вот если вы доживете, увидете, как хороша старость. Чем к смерти
ближе, тем все лучше. Если бы молодые люди могли так чувствовать, как в старости! У
меня, особенно по утрам, как праздник какой – такая радость, так хорошо. Я дорожу своей
старостью и не променяю ее ни на какие блага мира».
И Гете писал Гегелю: «Я всегда радуюсь вашему расположению ко мне, как одному из
прекраснейших цветов все более развивающейся весны моей души». Гете в это время
было 75 лет.
«Старик был некрасив и беден, – пишет Бальзак (Кузен Понс), – разве это не значит быть
втройне стариком?!».
Я бы заменила слово «бедный» – «неопрятным». Почему так редко можно встретить
опрятных стариков и старух?
Вот что пишет Герцен в «Былое и Думы» о старости: «Как страшно прав Гоголь, говоря: Забирайте теплые и святые чувства с собой из юности, без них старость страшит хуже
могилы. На могиле хоть есть надпись, а в безчувственных чертах старости ничего не
прочтешь. Эгоизм все вытравливает с годами, если только неэгоистические человеческие
стороны так слабы, что могут вытравиться. Нет, такой старости я не желаю. Лучше
умереть в разгаре жизни, нежели живому пережить себя».
Чайковский считает что «всякий возраст имеет свои хорошие стороны, и дело не в том, чтобы вечно быть молодым, а чтобы как можно меньше страдать физически и
нравственно».
«Нет ливреи почтеннее старости», – пишет Теккерей в «Виргинцах».
Так ли это, не создалось ли перед старостью того же преувеличенного преклонения, как
перед материнством?
По сведениям Нью-Йоркской медицинской Академии, во времена Римской империи
средняя продолжительность жизни римлянина равнялась двадцати трем годам. А через
1600 лет, в наше время кривая средней продолжительности жизни дошла в Америке
ориентировочно до 67 лет для мужчин и 69 лет для женщин. Двигаясь сначала медленно
вверх, кривая поднялась, главным образом, за последние 50 лет. Отсюда следует, что во
времена древней Греции и Римской империи старики были большой редкостью и
привлекали к себе больше внимания. Вопрос об уважении к старости со стороны семьи и
общества – важный вопрос, обусловленный культурой данного общества. Уважение к
старости, как таковой, сильно меняется в зависимости от периода развития культуры того
или иного народа. Древнейшая из культур, известных в наши дни, китайская. У китайцев
уважение к старости переходит границы разумного и практически целесообразного. Оно
превращается у них в культ предков.
Вот какие соображения высказывает доктор Эдвард Стиглиц, автор ряда трудов по
вопросам старости: «Характер к старости становится устойчивее и обозначается резче.
Пятна леопардов не меняют размеров и формы, но становятся чернее. Например,
богомольный человек правращается в несносного святошу, бережливый становится
скрягой, щедрый – расточительным, иной раз по отношению к тому, что ему не
принадлежит. Осторожный делается пугливым. Человек, отличающийся
снисходительностью, становится еще более снисходительным. Это усиление характерных
черт должно быть приписано не столько старению как таковому, сколько привычке,
вырабатываемой жизнью в замкнутом узком кругу. Мудрость возникает в результате
опыта, который, бесспорно, зависит от времени, но возрастает она только при наличии ума
в молодости. Старость сама по себе мудрости не гарантирует. Молодые дураки
превращаются в старых дураков.
92
Явление, обычно квалифицируемое, как впадание в детство, когда старик возвращается к
взглядам и повадкам ребенка, обнаруживает раздражительность и другие детские
свойства, добиваясь желаемого, в действительности, повидимому, не имеет ничего общего
с детством. Я глубоко убежден, что старики, в силу своего слабоумия похожие на ребенка, фактически никогда не были взрослыми и что их внутренний детский облик освободился
от пелены условных приличий, долгое время скрывавший его от постороннего взгляда.
Припомните, нет ли среди ваших знакомых лиц, впавших в детство? Если есть, я уверен, что, узнав их прошлое, вы обнаружите, что в молодости они отличались странностями, указывавшими на незрелость, лишь скрытую условностями».
И вот незаметно подкралась старость... На этом последнем этапе жизни я стараюсь, как и в