— Пусти меня, — почти умоляет она Магнуса, когда тот все же выталкивает ее из комнаты.
— Зачем? — спрашивает он, сглатывая.
— К нему, — жалобным голосом продолжает Изабель. — Пожалуйста.
Магнус говорит, что это ни к чему. Что он видел за свою жизнь слишком много смертей, что оставаться рядом с безжизненным телом никак не успокоит пустоту внутри. Изабель не верит; Изабель думает, что он ни черта не понимает. Она прижимается лбом к двери в спальню брата, прячется за копной черных, спутанных волос. И впервые за все это время думает о том, как сильно ненавидит их всех. Клэри, что впутала их в эту историю; Джейса, что настолько бездумно пошел за Клэри, что совсем забыл о них; но больше всех Магнуса, потому что он действительно что-то значил для Алека, несмотря на их непродолжительное знакомство.
А теперь, когда ее брат мертв — мертв, блядь, из-за того, что пытался вернуть Джейса, — она больше не может убеждать себя, что то, что было у них, было намного важнее и значимее, чем то, что было у него с Магнусом.
Она не может себя в этом убеждать; она в это больше не верит.
Магнус касается ее плеча, пытается успокоить. Магнус говорит:
— Изабель, милая, пойдем.
Она не хочет его слушать, не хочет его слышать. Она хочет, чтобы те же самые слова произнес другой голос. Хочет, чтобы все сложилось совершенно иначе. Чтобы Джейс вернулся, успел, Алек пришел в себя. Чтобы она ударила его по плечу, прижалась к его груди и обиженно-зло-облегченно пробубнила: «Идиот, ты заставил меня нехило попсиховать».
Вместо этого Магнус повторяет еще раз:
— Идем, милая, тебе лучше не стоять здесь.
Нет. Ей бы лучше сползти по поверхности двери и валяться на полу, поджав ноги к груди. Потому что она не справится; она уже не справляется.
========== 22 ==========
Изабель пахнет болезненной тягой, желанием обладать, ядовитой смесью феромонов-эндорфинов-адреналина и недосягаемостью.
Многослойные запахи духов перебивают этот, лишь раздражают обоняние. Настолько, что хочется отбросить в сторону черные волосы, провести большим пальцем по мягкой коже на шее. Она пахнет невозможностью и иллюзией реальности; касается ласково-настойчиво и смотрит уверенно.
У него в крови избыток никотина от очередной выкуренной сигареты за день и зашкаливающий тестостерон от очередного взгляда на сестру.
Ревность возведена в абсолют; грани собственничества с допустимыми явно не совпадают. Изабель совершенно не противится: ночами спит в его постели, позволяет прижимать к себе совсем не целомудренно, устроив ладонь на ягодице, и целуется дразняще. Алек знает, что рано или поздно сгорит заживо. Если не от того, что кто-то узнает о них, так точно от собственного здравого смысла. От вечно маячащей в мозгу «хорошие братья сестер не трахают».
Ему бы ловить ярко накрашенные красные губы своими, чуть прикусывая, и слышать раз за разом сквозь тихий смех неизменное «я скучала».
Стадия неприятия и ненависти к себе давно пережита; на ее месте — обреченное смирение и принятие.
Алек дышит неправильно, как-то ломано видит мир и определенно точно разрушающуюся назревающей войной реальность не потянет. Изабель обнимает уверенно, льнет доверчиво и что-то бормочет о том, что все равно они все давно прокляты, так почему бы и не согрешить?
Карминовая помада въедается в пальцы наравне с табачным дымом.
Ей абсолютно точно стоит прекратить носить эту одежду — мысленно исправляется на: одежду вообще, — и тестировать раз за разом выдержку. Потому что он такими темпами не сможет думать спокойно либо из-за ревности, либо из-за стояка. Что хуже — еще спорно.
Только она растягивает губы в широкой улыбке и делает вид, что ничего не замечает.
Девушка, которая совершенно не умеет готовить, но может запросто вскрыть труп любого существа из Нижнего Мира. Девушка, которая носит высокие каблуки и ярко красит губы, но слишком гармонично смотрится в его старой и сотни раз стиранной футболке.
Единственная девушка, что его привлекает. Алек — гей; Алек не хочет мужчин, Алек хочет собственную младшую сестру. До бешеного пульса, до рвано-свистящих вздохов, до засосов и сине-фиолетовых следов от пальцев.
А Изабель в несколько ударов укладывает в подпольном боевом клубе качка раза в два, два с половиной больше себя, точно бьет с ноги, не снимая каблуков. И улыбается победно-игриво.
— Все еще хочешь забрать меня домой?
Вопрос адресован не ему, совершенно точно не ему.
Алек дышит ей в волосы, куда-то почти в висок, когда они уходят.
— Чертовски.
========== 23 ==========
Сухие ветки трещат под пламенем костра. Оранжево-желто-карминовые отблески заставляют болеть глаза, если долго смотреть на огонь, если сфокусировать взгляд и не отводить его в сторону, Изабель кутается в большой шерстяной плед так, что Саймону остается только небольшая часть и улыбается отчасти лишь фальшиво.
Идея изначально была глупая, не для нее все эти посиделки. Играть в спокойную и беззаботную жизнь. Расслабиться все равно не получается. Чего нельзя сказать о Джейсе и Клэри. Фрэй жарит зефир на огне и выглядит вполне себе счастливой. Изабель кажется, что она пропускает ровно половину из того, что ей рассказывает Саймон.
Не стоило ей целовать родного брата за трейлером.
Изабель говорит:
— Я хочу глинтвейна.
Изабель имеет в виду: я хочу нажраться до беспамятства и без упреков со стороны совести воспользоваться хорошим парнем рядом с собой.
Саймон протягивает ей свой термос, пальцами сжимает металлический корпус и слишком сильно старается не смотреть практически напротив себя, сквозь костер. Откручивает крышку и делает пару крупных глотков, далеко не сразу получает распробовать жидкость во рту.
— Это не глинтвейн, — говорит она немного сконфуженно.
— Это мой термос, конечно, там нет глинтвейна. Только чай. С бергамотом, между прочим, — отзывается Саймон добродушно.
Он обнимает Изабель за плечи, а она все же соскальзывает взглядом в сторону Алека, сидящего рядом с Магнусом. Хочется заорать так, чтобы ее услышали на другом конце мира, чтобы хоть как-то избавиться от чувства собственного идиотизма. Она не должна была этого делать, она совершенно не понимала, что творила вообще. И все на трезвую голову, все так, что потом и не придумаешь оправдания для самой себя. А оправдываться почему-то хочется много и не затыкаясь.
Алек выглядит отстраненным, с лицом как всегда почти нечитаемым. И слушает Магнуса, чьи слова до нее не долетают. Когда Магнус наклоняется к его уху, чтобы что-то сказать, Изабель утыкается носом в плечо Саймона и закрывает глаза. В горле, почти за грудиной стоит ком, ей откровенно хочется зарыдать. Но даже если бы и могла позволить себе такую роскошь, то все равно бы не стала этого делать.
На фоне Клэри смеется и, судя по топоту, кидается за Джейсом, у которого совершенно игривое настроение.
А Магнус смотрит внимательно, наклоняется к уху Алека и говорит:
— Если ты не скажешь ей, то это сделаю я.
Они пересекаются взглядами, у Алека в глазах формируется понимание слишком отчетливо, он начинает медленно головой качать, но Магнус кладет руку ему на предплечье и улыбается практически по-домашнему уютно, ловит его буквально за секунду по паники.
— Не надо мне ничего объяснять, договорились, Александр? — голос мягкий, голос успокаивающий. — Только я не шучу. Ты бы сказал ей лучше.
Алек переводит взгляд в сторону Изабель, уткнувшуюся носом в плечо Саймона, завернутую в пледе и вряд ли по-настоящему наслаждающуюся этой глуповатой затеей своего парня. Смотрит куда-то на землю, брови хмурит и молчит. Неправильно все это, неправильно и быть этого не должно. Джейс кидается жареным зефиром, Клэри заливисто смеется. Лайтвуды пересекаются взглядами совершенно случайно, выдерживают заметную паузу. Со стороны абсолютно точно смотрятся абсурдно.
От костра дым идет ощутимый, ветки трещат звучно, запах жареного и паленого.