Не сразу слышит тихое:
— Джейс.
— Чего там, Макс?
— Школа в другой стороне.
— Я в курсе, парень. Сегодня мы туда не едем.
iii.
Изабель бьет керамическую чашку, когда ставит на стол резко. У нее взгляд фурии, кажется, что еще немного и она своими идеально-бордовыми ногтями вцепится прямо в глотку.
— У него фингал на челюсти. Ты тренировал его, Вэйланд, а я, кажется, ясно дала понять, чтобы ты не смел портить ребенку жизнь.
— Ма, это я попросил.
— Нечем заняться? Позвони Саймону и сходи уже с ним куда-нибудь.
Только она никак на слова сына не реагирует, когда тот показывается в дверях кухни. Джейс взгляд с племянника переводит обратно на сводную сестру. Если бы их не разделял стол, Изабель бы уже кинулась на него. Впрочем, такая мелочь, как стол, никогда ее не останавливала. Макс руки в карман толстовки засовывает и повышает голос, чтобы привлечь внимание.
— Джейс не виноват, ори на меня, если хочешь. Просто я…
Она руки со стола не убирает, голову поворачивает резко. Максу кажется, что мать просто шипит на него.
— Что ты? Хочешь быть, как твой отец? Он умер, Макс. Пойми уже, что все это к хорошему не приводит. Если бы приводило, я бы осталась в Институте. Нас было бы трое, если бы это приводило к чему-то хорошему.
У нее голос подводить начинает. Она воздухом давится, задыхается.
— Иззи, я просто пытался поставить ему удар, — оправдывается Джейс, поднимаясь из-за стола, наливая ей воду в стакан. И когда он поворачивается, чтобы отдать ей воду, то видит, как она в кулаки сгребает серую толстовку на груди сына, а тот прижимает ее к себе и по голове гладит.
Макс с Джейсом взглядами встречаются всего на пару секунд. И Джейс кивает, ставит стакан на стол, просто уходит из кухни, чтобы не мешаться. Он, может, и часть этой семьи, но весьма условная.
Изабель глаза зажмуривает, ловит себя где-то на третьем неосознанном «Алек», что с языка срывается. И головой как-то резко мотает, ей бы сбежать, просто спрятаться. Нельзя, блядь, пятнадцать лет жить воспоминаниями. Нельзя. Нормальные люди двигаются дальше, а она поехавшая какая-то. Только Макс сбежать ей не дает, все так же сжимает в объятиях.
И говорит:
— Если хочешь, я брошу эти занятия, ма.
Добавляет:
— Мне все равно надо думать о поступлении в Колумбийский.
Спустя еще пару секунд:
— Ма, со мной все в порядке, слышишь?
Изабель кивает как-то отстраненно и смеется, отстраняясь.
— Ну вот, у тебя теперь пятно останется.
А Макс в ответ ей только улыбается и говорит, что он может еще неделю походить в этом. Какая разница, в чем он будет учить химию с биологией? Вот когда поступит, когда у него будет халат, тогда и подумает об идеальной чистоте.
Долговязый пятнадцатилетний мальчишка слишком сильно похож на собственного отца.
Изабель, наверное, все же стоит показать ему те старые фотографии. Изабель, наверное, не имеет права отнимать у собственного сына память о том, который безгранично любил его еще не родившимся.
iv.
Даже по прошествии почти двадцати трех лет все равно тяжело не винить себя; Изабель это понимает, когда Макс возвращается под утро с практики. У него на лице здоровые круги под глазами, он кофе на автомате варит, что-то не особо связно рассказывая про смену, а потом вспоминает, что шел спать и оставляет весь кофе ей.
Если бы она не была такой нервной и дерганной во время беременности, Алек бы точно больше спал. Если бы не она, он бы, может, все еще был бы жив. Ему бы хотя бы месяц, чтобы увидеть их сына. Изабель помнит, как ее перекручивало, как она орала сначала от боли за грудиной, а потом и от тянущей боли в животе, когда за труп цеплялась. Кажется, если бы Джейс — сам едва живой и адекватный — не повторял ей, что она может сдохнуть, что если что-то пойдет не так, то она сдохнет, а не родит, то она бы совсем отключилась. Ему бы хотя бы месяц, тогда и у нее был бы месяц. У Макса был бы месяц, и она не родила бы раньше срока.
Джейс говорит:
— Парню пора уже съехать. Знаю, тебе тяжело принять, но он уже взрослый.
Изабель губу нижнюю закусывает почти до крови.
И периодически слишком долго смотрит на сына, будто подвисая. Кажется, ему не хватает только руны на шее. Кажется, он слишком сильно похож на собственного отца. И ее это пугает.
Пугает то, что она и его потеряет.
Макс улыбается, целует ее в щеку и говорит:
— Самое страшное, что со мной может случиться — это если я так и останусь всю жизнь делать уколы и выносить утки. Потому что лучше двенадцатичасовая операция, чем пятьдесят уколов в день.
И она по голове его треплет. Улыбается тонко-уязвимо как-то.
— Ма, я не отец, — говорит он совершенно серьезно.
— Знаю, милый. Но ты так на него похож.
— Только он в органах не копался, — усмехается Джейс. — И убери уже своих дохлых лягушек из ванны, им там не место.
У Изабель перед глазами какая-то странная машина времени: потому что сорокалетний Джейс толкает двадцатилетнего Алека в плечо. Приходится чуть мотнуть головой и напомнить себе, что это не Алек. Это Макс — ее сын. Их с Алеком. И когда-нибудь она должна будет набраться смелости и рассказать ему все от начала и до конца; начиная откуда-то со слов «твой отец — мой родной брат».
========== 37 ==========
Клэри под нос себе бубнит, что этот мир какой-то неправильный; Изабель нос морщит, прислушиваясь. И совершенно не понимает, о чем говорит ее лучшая подруга. Все ведь как всегда, а это именно Клэри ведет себя странно. Но вслух об этом решает все же не говорить. Ее никто не спрашивал, пожалуй, да и эти художники всегда себе на уме.
Она не следит за Клэри, не пытается понять, что с той не так. Но она какая-то… другая. Слишком другая, не похожая на себя обычную. А после вечеринки в Институте будто снова становится сама собой. Изабель не хочет вести себя по-глупому, и так уже достаточно кучи глупостей за день, но на секунду задумывается о том, что та фраза ведь и правда что-то осмысленное значить могла. Что-то более сложное.
Наверное, она просто скай-фая пересмотрела.
Изабель не говорит Саймону, что у нее в голове теперь какие-то мысли странные. Туфли сбрасывает, ненавидя эти небольшие каблуки, от которых все ноги болят теперь. Из платья в длинные бордовые пижамные штаны перебирается и большую асфальтовую футболку. Волосы из прически — в обычный растянутый хвост. Вот так она настоящая, вот так она не пытается быть какой-то другой. Так намного комфортнее и проще. Ей Клэри найти хочется, задать той пару вопросов. И совершенно не удивляется, когда не может найти ни ее, ни сводного брата. «Большой день», о котором подруга вчера весь вечер трещала, приходит в голову сразу же. И от одних мыслей как-то неловко-странно.
Ей сказать кому-то нужно.
У нее это дурацкое ощущение где-то в самом желудке сидит, что-то не так. Что-то абсолютно не то. Изабель слишком облегченно выдыхает, когда взглядом цепляется за Алека. И бегом кидается за ним через коридор, стараясь ни в кого не врезаться. Стараясь не споткнуться об собственные ноги и не полететь на пол.
Она по имени его зовет, лишь потом догоняет и за руку хватает. И скользит носками по полу уже, когда он как-то заторможено подтягивает ее обратно на ноги.
— Бегать в носках по плитке — не самая блестящая твоя идея.
Изабель бубнит:
— Спасибо.
Изабель за ним в его комнату ныряет, почти сразу же улавливает запах чего-то крепкого, в названии которого она не разбирается. Нос морщит и дверь за собой закрывает как-то воровато. Она будет сейчас нести полный бред, поэтому лучше бы, чтобы никто их не слышал. Да и хорошо, что он поддатый. На утро, если ей повезет, и не вспомнит ее паранойю.
Алек пиджак стягивает и куда-то вперед, даже не поворачиваясь к ней лицом, говорит:
— Думал, вы с Саймоном уже обживаете свое гнездышко, — и усмешка не язвительная, просто пьяная. Но ее все равно задевает.
— Мне вещи надо собрать.