Жениться Крон женился, вот только Свира так и не узнала, что причиной было не осуждение общественности, на это ему было давно плевать. Он как-то вдруг понял, что Свира знает рецепт, способный помочь ему забыться. Хотя бы на несколько часов. Выбросить из головы эти ненавистные зеленые глаза, этот цветочный аромат, эти смеющиеся губы.
Крон начал заглядывать в бутылку, Свира купалась в мнимом счастье. Ей казалось, что еще немного, и все пройдет. Он станет с ней тем же Кроном, каким был с Альмой. Будет любить, носить на руках, клясться в чувствах и смотреть искрящимися глазами.
Этого не происходило. Намного чаще он предпочитал проводить время за столом их нового дома, купленного родителями, в обнимку с бутылкой.
Свира ушла из поместья, напоследок гордо помахав перед носами прислуги золотым колечком, купленным за деньги мужа. Ей льстила роль невестки префекта. Казалось, что все брошенные вслед взгляды — полны зависти. Она и не подозревала, что на самом деле ее жалеют…
Ненавидела она только дни, когда Крон доставал платочек. Платочек Альмы, который она когда-то ему отдала. Эта чертова тряпка пахла цветами. С какой любовью он прижимал ее к губам, как блаженно улыбался, как шептал свое извечное «любимая». Он даже не пытался скрываться. Ему неважно было ничего. Только платок и бутылка.
Свира злилась, однажды даже попыталась отобрать игрушку, но Крон не дал. Пригрозил, что еще одна попытка станет для нее последней, и Свира почему-то поверила.
Они прожили вместе меньше года, когда Крон не вернулся домой. Ранней весной было еще холодно, на мосту — гололедица. Потом им сказали, что скорей всего выпил, поскользнулся, упал в холодную воду и не смог выплыть.
Одна Свира знала правду — не поскользнулся. Сам прыгнул. Наверняка на дне привиделась его «любимая». Или платочек в речку уронил, за ним и прыгнул.
Муж умер в марте, а в апреле у Свиры родился мертвый ребеночек. Семья Крона ее так и не приняла. Будь у нее маленький — никуда не делись бы, заботились, любили, растили, а так… Ее выбросили из дома как собаку, еще и наградив клеймом вины в смерти мужа. Обратно в особняк не взяли, да и не в особняк тоже.
Пусть в лицо не говорили, но считали, что она заслужила ту судьбу, которую получила. Завидовала, задирала нос, творила зло, за которое расплатилась. Жаль было только Крона и ребеночка. Они-то своей судьбы не заслужили.
Свира же все это время жила. Жила назло тем, кто с сожалением ждал, когда же обнаружат и ее, выбросившейся в реку. Жила ненавистью к той, кто был виной всех ее бед. Она-то не сомневалась, что все дело в Альме. С ней бы Крон не стал заглядывать на донышко, с ней женился бы не так, ее ребенка любил бы еще в утробе, не пошел бы к мосту. Ее не выбросили бы на улицу, она не родила бы холодное дитя. И этот чертов платочек…
Она ненавидела Альму. Всем сердцем ненавидела ее, а еще многое поняла. Пусть никто не воспринимал ее всерьез, но у Свиры было достаточно времени, чтобы все обдумать и сложить в голове. Она помнила, как в первый день появления в доме, на нее смотрели глаза с фиолетовыми радужками. Помнила, как Аргамон обучал маленькую госпожу странной магии, помнила, как находила в комнате Альмы необычные книги, а еще обожала подслушивать…
До их городка тоже доходили слухи о кальми при дворе. И она-то знала, кто эта кальми. Только слушать ее никто не хотел. Раньше не хотел, а теперь…
Кряхтя, бродяжка поднялась с мостовой, продолжая сжимать в руках платок. Платок, так знакомо пахнущий цветами. Раньше ее никто не стал бы слушать, а теперь придется. Отвращение к ней у людей куда меньшее, чем нелюбовь к кальми. В частности к той кальми, которой Свира искренне желала смерти.
Альма пронеслась по городу, не замечая ничего, вылетела из городских ворот, к счастью до сих пор открытых, помчала дальше в сторону поместья лорда Тамерли. Когда в темноте стали различимы очертания здания, сердце подскочила к горлу. Не в силах справиться с эмоциями, Альма вновь склонилась к лошадиной шее, умоляя сделать последний рывок. И, будто чувствуя настроение хозяйки, девочка послушно ускорилась.
Расстояние до особняка быстро сокращалось, Альма же из последних сил держала поводья трясущимися руками. Она не могла успокоиться, даже осознав, что никакого пламени нет. Не смогла бы успокоиться, пока не увидит своими глазами, что с Ринаром все хорошо. Пока не прощупает руки, лицо, пока не заглянет в глаза, пока лично не убедится.