Скрывая то, как он доволен происходящим, Аргамон пытался не смотреть на Ринара. Не замечать, как он неотрывно блуждает взглядом по полному гнева лицу Альмы, как вот уже долгие минуты не возвращается зрением и мыслями к приборам на противоположной стороне стола. Именно так должно было быть. Так, и никак иначе. Вот только она этого не замечает. Слишком погружена в свой гнев и унижение, чтоб замечать то, о чем еще недавно мечтала — его осмысленный взгляд.
— Думаешь, мне есть за что извиняться, гелин? Я ведь всего лишь сказал то, что есть на самом деле. Озвучил твои мысли. Я должен извиниться перед тобой за твои же мысли?
Выдержки ей еще явно не хватало. Вилка полетела на стол, сбивая на своем пути хрустальный бокал.
— Это был наш с вами разговор, Аргамон. И он должен был остаться между нами, — она требовала извинений не за правду, в которую искренне верила сама. Не за то, что оказалась слишком слаба в чарах. А за то, что эту правду он озвучил при человеке, в чьих глазах она не хотела казаться еще более жалкой, чем была на самом деле.
— Неужели у тебя есть секреты от нашего лорда?
— Аргамон, — вот теперь не выдержал уже Ринар. Он все так же неотрывно следил за тем, как лицо Альмы лучится гневом, но допускать взрыва не хотел.
Он не настолько глуп, чтобы не видеть, как учитель издевается над малышкой. И если она в силу возраста и положения покончить с этим издевательствам могла бы лишь спустившись до откровенной грубости или даже применения физической силы, он мог остановить подчиненного куда меньшей кровью.
— Да, мой лорд? — Аргамон оглянулся на Ринара так, будто только лишь закончил обсуждать с милой дамой ее прелестный головной убор, а не провел целую войну взглядов и колкостей.
— Завтра у Альмы выходной, и двойного увеличения часов не будет. Если нужно, я сам займусь тем, что дается ей сложней всего.
Брови усача картинно поползли вверх, а Альма резко отвернулась к окну, закусывая губу до боли. Сейчас она сама себе казалась глупым обиженным ребенком. Аргамон добился чего хотел — теперь в глазах Ринара она будет выглядеть ребенком, неспособным постоять за себя и доказать свою правоту.
Не желая расплакаться от бессилия при всех, она поднялась со стула.
— Простите, я пойду, — сделала книксен, обращаясь лишь к Ринару, а потом выбежала из столовой, уже не заботясь о том, как выглядит в глазах мужчин.
Никогда она больше не станет разговаривать с Аргамоном. Никогда не забудет этого и никогда не простит.
Дверь хлопнула слишком громко. Впервые за долгие-долгие годы дверь в этом доме хлопнула.
— И что это было? — Ринар потянулся через стол, взял в руки искалеченную под пальцами Альмы вилку. Она начала плавиться. Девушка сама не заметила, как непроизвольно заставила металл подплавиться. — Зачем ты вывел ее из себя?
— Развлечения ради, мой лорд. Всего лишь… — Аргамон, довольно улыбаясь, откинулся на спинку стула.
Он прожил долгую жизнь. Жизнь, в которой обычные развлечения приелись уже невообразимо давно, а это было забавно. Это должно было казаться забавным.
— Развлекся? — Ринар отвернулся к двери, оживляя в памяти то, как она неслась прочь из комнаты. Вечно ровная спина, уверенный шаг, шлейфом летящие следом рыжие локоны. И, несомненно, сейчас она все так же несется вверх по лестнице, подхватив подол пышной юбки. Дыхание сбивается, щеки розовеют еще сильней, а разобрать дорогу ей сложно из-за того, что глаза застилает гнев.
— О да, мой лорд.
— Не смей больше делать подобное. Понял? — за внешней мягкостью, к которой привела многолетняя боль, скрывался сильный характер. Он всегда был не так прост. Всегда решителен, безапелляционен в своих поступках, просто давно пустил все на самотек, лишив себя необходимости вспоминать об этих своих чертах.
Когда Ринар смотрел так: сурово, уверено, в чем-то угрожающе, даже Аргамон внутренне сжимался.
— Да, мой лорд.
— И завтра извинишься.
— Да, мой лорд, — Аргамон картинно скривился, делая вид, что этот приказ доставляет ему неудобства. Будь его мотивы ясны, как он хотел внушить окружающим, так бы и было. Но нет, внутри полукровки горел триумф.
— Спокойной ночи, — Ринар встал, следую примеру подопечной. Его поступь была привычно ленивой, бесшумной и мягкой. Сложно поверить, что недавние слова и взгляд принадлежали ему.
— Спокойной ночи, мой лорд… — Аргамон дождался, пока дверь за мужчиной почти закроется, а потом, уже не скрываясь, расплылся в улыбке, бросая напоследок, — а она красива, когда злится, правда?
И ответа он не ждал. Ответ был не нужен. Он сделал сегодня даже больше, чем мог надеяться. А дальше дело снова за ними.