Будь у Ринара другой вариант, он, несомненно, спорил бы с усачом до хрипоты. Будь у него другой вариант, он тут же взялся бы его исполнять. Но другого варианта у него не было, а потому, кивнув, мужчина вновь развернулся, направляясь к своему кабинету.
Аргамон не пошел следом. Остался стоять, провожая хозяина взглядом. Она упряма. Чертовски упряма, а потому, бояться, что его слова станут пророческими, не стоило. Но что-то сделать он обязан. Например, помочь понять кое-что Ринару. Не кое-что — самого себя.
В конце коридора послышались приближающиеся шаги.
— Свира, — управляющий окликнул девушку и стук каблуков тут же ускорился.
Жалость к себе заняла у Альмы чертовски много времени. Она забыла об обеде и ужине. Боялась думать о том, что когда-то придется выйти из комнаты. Девушке казалось, что покинь она родные стены, и мир рухнет, а ее смоет с лица земли волной собственного стыда. Сидеть в комнате тоже было стыдно, но наедине с собой ей время от времени начинало казаться, что все происшедшее — неправда. Просто игры воображения или дурной сон.
Она так и не смогла себе ответить, зачем поцеловала Ринара. Почему именно сейчас? Зачем плела о любви, ясно осознавая, что он не нуждается в таком отношении, что оно его элементарно тяготит?
— Дура, — в очередной раз смахнув слезы, Альма села на кровать.
Никогда она не считала себя слабачкой. Всегда гордилась собственной стойкостью, а тут расклеилась по поводу, который сама бы высмеяла, обратись к ней с подобной проблемой та же Свира или любая подружка из монастыря.
Расправив складки на юбке, Альма встала на ноги, собираясь прохаживать по периметру комнаты вдоль и поперек. Это повторялось уже несколько раз. Она плакала, потом злилась, успокаивалась, была почти готова выйти из своего убежища, а потом возвращалась к кровати, вновь утирая слезы.
И, несомненно, так было бы и сейчас, но в который раз за слишком длинный день, в дверь постучали.
— Это я, госпожа Альма, — не дожидаясь разрешения, Свира заскочила в комнату, плотно прикрывая за собой дверь.
Что что-то не так, она поняла еще днем, когда Аргамон поручил ей сходить вечером к госпоже, но что все настолько «не так», Свира даже не подозревала.
Никогда она не видела слез Альмы. Эта девочка не плакали ни от боли, ни от бессилия. Никогда, а сейчас… Альма в тысячный раз опустилась на кровать, утирая со щек соленые дорожки.
— Альма, — горничная всплеснула руками, подлетая к расстроенной подруге. Она действительно была ей подругой. Пусть куда чаще Свира обращалась к ней как к госпоже, пусть всегда чувствовала между ними непреодолимую пропасть богатства опекуна девушки, но постоянно убеждала себя, что и такая дружба может существовать. Она завидовала. Конечно, завидовала, ведь знала историю Альмы из первых уст. Как можно не завидовать самой удачливой в мире монашке, которой вместо обета безбрачия достался до ужаса щедрый опекун, упавший в прямом смысле с небес? Но, в то же время, Свиру подкупала искренность и прямота Альмы, подкупало то, что бывшая послушница не вела себя так, как положено богатеньким барышням, одной из которых она в одночасье стала. Так же и Альма находила в горничной то, чему можно завидовать и чем восхищаться.
Это не была дружба без камня за пазухой, не родство душ: не чувство, которое не предается. В случае смертельной опасности, Свира не закрыла бы Альму грудью, не пожертвовала бы своим благополучием ради госпожи, не взяла бы на себя ее вину, требуй того обстоятельства, но и не отказала бы в помощи там, где чувствовала себя способной помочь. И сейчас был именно этот случай.
— Я все испортила, Свира! — Альма посмотрела в глаза подруги, сильнее сжимая кулаки.
— Что стряслось? — уперев руки в боки, девушка нависла над Альмой, готовясь слушать, а потом раздавать тумаков ей и ее обидчикам. Конечно, в пределах разумного.
И как бы ни было стыдно, обидно, но Альма рассказала. Рассказала все без утайки. Не заботясь о том, что разговор выйдет за пределы комнаты. Это она ценила в Свире больше всего — служанка всегда держала язык за зубами. У Альмы была уже добрая сотня тому примеров. Никогда их тайны не покидали этих стен.
— Господи, Альма, ну как же ты умудрилась-то? — Свира покачала головой, опускаясь рядом с подругой на кровать. При других обстоятельствах такой вольности она бы себе не позволила, но сейчас желание пожалеть дурочку было куда сильнее правил субординации.
— Не знаю! Свира, я не знаю! На меня будто что-то нашло. Я не собиралась! Видит бог, не собиралась. Мне будто на ухо кто-то шепнул, и я… Боже, как же стыдно. — Альма покачала головой, пряча лицо в ладонях.