Последнюю фразу Манус уже выкрикнул. В ответ одна из портьер отодвинулась, и в комнату вошел неприметный человек в сером плаще.
Как ни старался этот Киф быть незаметным… но, по крайней мере, я его узнал. Именно он, похожий на крысу, вздумал поживиться за счет Вилланда в «Пьяной овце». Ничего не скажешь, удачное совпадение.
— Да! Это он! — воскликнула Эдна, тыча в неприметного человека пальцем. А Киф при виде ее как-то стушевался, попятился. Точно привидение увидел.
— Киф, — строгим тоном обратился к вошедшему Манус, — я знаю… да и не только я, что ты, продажная шкура, работаешь на ищеек его сиятельства.
— Работал, — поспешил уточнить вор, — деньги не пахнут.
— Это да, — кивнул, словно согласившись, глава гильдии, — но есть не одно, а целых два «но». Во-первых, ты редко делился с гильдией. Все больше в карман к себе клал.
— Просто дознаватель платил не всегда, — себе в оправдание отвечал Киф, — угрозами брал все больше.
— Ну, допустим, — снова кивнул Манус, — тогда слушай второе «но». Из-за тебя чуть не казнили эту прелестную девушку. Возлюбленную рыцаря-разбойника. А рыцарь-разбойник, чтоб ты знал, друг всей нашей гильдии. Некогда сильно нам подсобил. И дружба… напоминаю тебе… она дороже всяких денег.
Не без удовольствия я наблюдал, как без того бледненькая востроносая физиономия Кифа совсем уж побелела. И как подрагивали стиснутые пальцы рук. Боится, сволочь! Сразу видно, что боится.
— И что теперь? — пробормотал он вполголоса.
— Как что? Наказание! — не промедлил с ответом предводитель гильдии воров, — а искупить свою вину перед всеми нами ты можешь только одним способом. Выясни, когда инквизиторы собираются сжечь на костре алхимика по имени Аль-Хашим.
— Но… как? Откуда? — вскричал Киф со смесью страха и возмущения.
— Это уже твои заботы, — тоном, не терпящим возражений, отрезал Манус, — на то оно и наказание. Ты же не рассчитывал, что за проступок твой я тебя целого барашка жареного съесть заставлю? Или поросенка? А теперь ступай. Не то вякнуть не успеешь, как вылетишь из гильдии. И следующим, что ты сможешь невозбранно украсть, будет кость у бездомной собаки.
Мутный старческий взгляд главы гильдии сделался тяжелым, как у удава. Киф отступил под этим взглядом; попятился, покидая кабинет. И успел оступиться целых два раза.
При виде такого зрелища никому из нас троих и в голову не могло прийти посчитать это наказание излишне мягким.
Но вот выполнять заведомо невыполнимое задание Киф не бросился. И хотя после кабинета Мануса ноги понесли его к Собору, но совсем с иной целью. Незадачливый клеврет покойного дознавателя прикинул расклад. И понял, что возврат в гильдию отныне ему заказан — по крайней мере, мирным путем. Самым же разумным вору-изгнаннику показалось напоследок отомстить предводителю. Этому старому самодуру и ханже.
Движимый такими, отнюдь не праведными, устремлениями Киф напросился к настоятелю Собора. На внеочередную исповедь. Где выдал все, что знал о планах предводителя гильдии.
А начал Киф с подобающего вступления.
«Дьявол овладел душой Мануса, — зловеще шептал он, — слишком долгую и греховную жизнь он прожил. Слишком мало времени посвящал молитве и покаянию. И теперь… по наущению врага рода человеческого задумал Манус пойти против самой Церкви. Да в придачу затянуть в этот омут греха всю гильдию».
На вопрос, собственно, о грехе Киф сообщил не только о намерении Мануса спасти еретика от заслуженного возмездия. Этих еретиков, вдобавок, со слов изгнанника, было несколько. Не забыл он и украсить свой рассказ кое-какими выдумками. О Черной Мессе, что будто бы совершалась в эльвенстадских катакомбах — владениях гильдии воров. О разнузданных оргиях и кровавых жертвоприношениях с поеданием детей.
Едва ли настоятель поверил хотя бы половине из сказанного Кифом. Однако это не помешало ему поблагодарить раскаявшегося вора и посулить прощение всех грехов. А после исповеди встретиться с городским епископом и членами инквизиции. Дабы те позаботились о подстилании соломки. Все-таки сказка, она может быть и ложь, но подстраховаться лишним не будет.
Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы повязать Мануса и отправить его на костер. Имейся такая возможность, предводителя городских воров давно бы сцапали светские власти. Однако Манус по натуре своей был крысой. И как любая крыса, при первых признаках опасности скрывался в темноте и глубине. В данном случае — в темных и глубоких катакомбах под Эльвенстадом. Где блуждая, легче разыскать древний клад, чем конкретного человека.