*************************************************************************
Глава 6.
Рамборг Лиэссат. Рэир.
Простая, почти до пят, прямая рубаха из неокрашенной алхэт, снежно-белая, матовая, словно поглотившая все цвета в мире.
Простой, белый, широкий кусок ткани прикрывает голову и плечи, спускается до земли - покрывало.
Белый витой шнур на талии завязан ритуальным тройным узлом.
Никаких украшений, только тилл'су на запястье и камень сердца на груди.
Никакого оружия.
Никакой обуви.
Длинные широкие рукава скрывают руки до кончиков пальцев.
Белое видение скорби и гнева. Белая песня - Плач по Ушедшим.
Белая музыка ветра и пламени.
- Белая Ведьма... - шепот за спиной, - Смерть...
Все верно.
Белый - цвет смерти и траура, цвет эльфийского горя.
И - эльфийского гнева, леденящего и спокойного, словно вечный ледник.
Белый - цвет нашей боли и мести.
И в белом была только я - и лишь я имела сейчас на это право.
Я стояла на еще тлеющих углях, не чувствуя их жара, и пела. Второй раз в жизни я пела Плач по Ушедшим. Последнее послание для уходящих за Край Ветра. Второй раз - но не последний.
Лай'а'Ниар, Стон Скорби.
Кажется, проняло даже гоблинов.
Последняя нота моей песни еще дрожала в морозном воздухе, когда был создан круг, и был он замкнут.
Они сели, скрестив ноги, вокруг пепелища. Вперемежку: мои эльфы, человек, гном и гоблин. Каждый воткнул меч перед собой в землю, спрятал волосы под капюшоном или накидкой.
Левая рука - на перекрестье гарды, правая, раскрытой ладонью вверх, спокойно лежит на колене.
Для нас, сидхэ, такой ритуал был, по большей части, лишь данью обычаям, ибо вряд ли нам так уж требовалась эта техника концентрации... хотя в ритуалах есть некая завораживающая простота и четкость, что изрядно способствует плетению чар. Смертным же ритуал был просто необходим, в первую очередь для того, чтоб я случайно не увлекла их за собой.
Кроме всего, это и в самом деле было красиво: идеальный круг немых мужских фигур, идеальный круг оружия, серо-черный пепел, тлеющие еще кое-где угли - и белая женщина, неподвижно застывшая в центре.
Я слушала.
Я молча взывала к памяти - старой-престарой, немыслимо древней памяти этих оплавленных камней, некогда сложенных руками моих предков, и оскверненных потом черным колдовством... нет, не людей. Нелюдей.
И камни отозвались, и время дрогнуло... оно никогда не имело над нами решающей власти... я слегка, чуть-чуть, коснулась тех снов...
Когда-то мои кровные родичи касались этих камней.
Когда-то кровные родичи тех, кто был в круге, ходили по этой земле.
Когда-то та кровь, что текла в наших жилах, ушла в эту землю.
К ней я взывала - и она отозвалась.
Я запела тихо-тихо, почти не разжимая губ.
И увидела, как дрогнуло и качнулось небо, словно огромное колесо начало вращение... сперва медленно, потом все быстрей и быстрей.
Круг за кругом.
Я тоже покачнулась и дрогнула... и коснулась колеса, и толкнула обод... и начала вращать мир вокруг себя, противосолонь, назад, вспять.
И послушное время было затянуто мною в это вращение... и в белесом мареве растаяли старые камни... все растаяло... лишь девять лепестков серебряного огня, девять осколков звезды удерживали меня от растворения в этом тумане и вращении.
Где-то возник всплеск силы и боли... я потянулась к нему... шагнула... хотя шагать было нечем и некуда.
И что-то слепое и старое шевельнулось рядом со мной...
... тот первый всплеск, которого я достигла, сжег бы меня насмерть, если б у меня было тело. Сколько боли и гнева... так много боли...
Откуда-то я знала, что могу сейчас слепить из этого марева нечто, что станет образом... что-то, необходимое тем лепесткам огня, что меня удерживали...
Я впустила в себя туман, и стала болью, стала гневом, стала огнем, и стала ужасом... и принялась за работу.
Послушный моей воле туман начал сгущаться в нечто, готовое принять форму.
И вновь моего сознания коснулся отголосок того ледяного мертвого присутствия, но я не остановилась - просто не могла остановиться теперь.
*************************************************************************
Лоррин, гном. Лиан.
Лоррин сидел в кругу между двумя эльфами - сероволосым и сероглазым суровым воином, которого называли Эрил, и черноглазым надменным аристократом Хэлгэ, излучавшим такой холод, что воздух вокруг казался теплым по сравнению с его взглядом.
Торх'эс примерно представлял себе, какого рода обряд он увидит: у гномов было в обычае спрашивать место, если больше некому было рассказать о преступлении. Но такого уровня ворожбы он увидеть не ожидал, а тем более не ожидал, что сам станет в этом участвовать.
Лоррин сидел, положив руку на перекрестье гарды своего короткого меча, и чувствовал силу, поднимающуюся из земли через меч, и ощущал, как эта сила отзывается на голос эльфийки, и как течет сквозь другую руку туда, к ней...
Эльфийка сдвинула мир, она закрутила само время спиралью изменений, она шагнула куда-то - и тут на ладони Лорина расцвел вдруг лепесток холодного серебряного огня. И он увидел, как из туманного марева поднимаются призрачные стены давно погибшей крепости... а потом стены стали реальными, а сам он - призрачным, и лишь огонек на ладони связывал его с жизнью...
Эльфийка плела свои чары голосом и движением. Это был танец среди костей и времени - и песня над костями.
Он думал, что она сама назовет имена - но возникло видение, яркое, живое... живое настолько, что Лоррин зажмурился - и все равно продолжал видеть.
Четверо женщин торх'эс и пятеро нерожденных детей.
Мертвые.
Умерли под пыткой. Потеряны безвозвратно.
Но имена зазвучали - и Лоррин повторял их без голоса, одним дыханием... каждое имя было - жизнь, душа - и шаг к возвращению.
Он называл их по имени, освобождая...
... из тумана соткалось нечто голодное, нечто древнее и злобное - и это не было видением.
... - Снежный червь! - завопил кто-то. - Снежный червь проснулся!
*************************************************************************
Хэлгэ Аэт'глатт. Хайга.
Для него, одного из девяти серебряных огоньков во тьме, не было ни времени, ни пространства. Осколок сияния, лучик звездного света, всего лишь нота в ее Песни... нота, без которой не было бы Песни.
Единственное, что он чувствовал - это ее, сестру-по-мечу-и-крови, ту, с кем когда-то они смешивали кровь и вместе пили эту смесь.
Несколько капель ее смешанной крови... не слишком ли много для лепестка серебряного огня? Быть может... но беловолосый сын Рассвета был достаточно силен.
Она заплела время такими безумными петлями, что впору было потеряться навечно в хаосе этих чар. Она вызвала в жизнь образы событий, что заставляли выть без голоса от боли и ярости.
Но он не потерялся. Он помнил себя и свое имя, и, что важнее, помнил имя той, что пела в центре круга. И, один из многих, он не дал ей потеряться во мгле, не дал раствориться в тумане сошедшего с ума мироздания.
Он запечатлел в себе все образы, запомнил все лица и все имена. Каждая деталь, каждый звук намертво отпечатались в его памяти.
Сидхэ не забывают ничего, даже если очень сильно хотят забыть.
Лица и имена женщин, лица и имена детей - и голос Ветра, уводящего за край.
"Возвращайся", - позвал он, - "Довольно".