А еще о том, что будет, если Элени вернется домой, и не обнаружит там Деми. Не просто родную дочь, но дочь, страдающую провалами в памяти. Ту, что не сможет вспомнить саму себя, если не проснется в комнате, обклеенной подсказками-стикерами.
О том, что попасть в родной мир… Хотя какой из миров теперь считать родным? О том, что попасть в Изначальный мир без помощи Харона Деми не сможет.
О том, что невидимые часы над ее головой отсчитывают минуты до утраты воспоминаний.
Так много вещей, о которых не стоит думать… О чем же думать тогда?
Деми не знала, сколько бродила по Афинам, прежде чем услышала крик. А следом — звук, который она не могла слышать в Греции Изначального мира, и все же каким-то образом узнала его.
Тревожно, надрывно сообщая о беде, трубил рог.
Не успев осознать, что делает, Деми бросилась на звук. Прислонившись к стене дома, сухопарый мужчина в льняном хитоне захлебывался болью и отчаянием. Лица стоящих рядом с ним эллинов исказил страх… но смотрела Деми не на них.
Прочь от людей плыли высокие вытянутые фигуры, словно слепленные из черного тумана. Ничего человеческого в них не было — в сгустке полупрозрачной темноты не угадать ни конечностей, ни лиц. Только дымный морок. Одна из фигур, в противоположность остальным, уходящим, обволакивала тело несчастного, вероятно, попавшегося ей на пути.
Казалось, эллин потерял контроль над собственной тенью, и та напала на хозяина, как зараженная бешенством собака. Она выглядела как дым, которому наспех придали форму, но дым не может убивать… А эта тень убивала.
Один из эллинов с кинжалом в руках бросился вперед, к человеку и живому, голодному мороку, что слились в противоестественных объятиях. Деми внутренне сжалась. Вряд ли обыкновенный клинок способен причинить вред ожившей колдовской тени.
Однако кинжал — или человек, что сжимал его в ладони — оказался совсем не так прост. Удар клинка, загоревшегося ослепительно-белым, и объятия разжались. Тварь отпрянула, пронзительно визжа. Еще один меткий удар в место, где у человека обнаружилось бы сердце, проделал в черном теле светящуюся дыру. Свет кислотой разъедал теневое облачение твари, до тех пор, пока от него ничего не осталось.
Защитивший друга или вовсе незнакомого горожанина эллин помог ему подняться. Лицо того посерело, по коже расползалось черное пятно, которое при ближайшем рассмотрении оказалось скопищем темных волдырей.
— Опоздали, — опустошенно произнесла Ариадна за ее спиной.
Деми оглянулась, без удивления заметив рядом и Никиаса.
— Что… что это было?
— Носои, духи чумы, немощи и смертельной болезни, — тихо сказала Ариадна. — Нападая, они заражают людей своим прикосновением, гноящейся внутри них тьмой.
— Это все, что ты хочешь ей сообщить? — осведомился Никиас.
— Все, что считаю нужным, — глядя прямо перед собой, твердо сказала Ариадна.
Стальной взгляд ярко-синих глаз впился в лицо Деми.
— Носои — лишь одни из мириад духов, что терзают Алую Элладу. Их целая тьма. Алгеи. Духи боли и страданий. Ойзис. Духи горя и несчастий. Пентос. Духи печалей и скорби. Апата. Коварство и обман. Долос. Лукавство и предательство. Гибрис. Гибельная самоуверенность и непомерная гордыня.
Никиас выстреливал в Деми словами, словно пулями. Надвигался, заставляя отступать назад. И, кажется, останавливаться ни в одном из смыслов он не собирался.
— Лисса — бешенство. Мания — безумие. Фтон — ревность и зависть. Никеи — ссоры, вражда и обида. Фонос — убийство. И все они служат Аресу.
Деми сглотнула, широко раскрытыми глазами глядя на него снизу вверх.
— Аресу?
— Зевс и те, кто перешел на его сторону, всеми силами пытались уничтожить духов. Арес и его сторонники манипулировали ими, чтобы достичь желаемого: забрать трон у Зевса, который все силы бросал на защиту Эллады. С этого и началась война. Нападения духов на людей — своего рода кровавая жатва. Чем больше бедствий и несчастий наслано на людей, тем Арес сильнее. Он кормится нашими страданиями.
— Это ужасно, — выдавила Деми. — Но почему…
— Почему я говорю об этом тебе? Потому что они — и есть те несчастья и беды, что ты выпустила из пифоса.