— Привет.
Улыбка у Элени слегка натянутая, взгляд настороженный — готовится, если будет нужно, успокоить дочь.
«Дочь…»
— Привет. Амнезия, значит? — несколько нервно произнесла она.
Ощущения, что стоящая перед ней женщина — чужая, отчего-то не возникало, хотя Деми не могла вспомнить ни одного разговора с ней. Собственное отражение в зеркале подходило на роль незнакомки куда больше.
Уголки маминых губ опустились, но лицо расслабилось.
— Ты очень любишь чай, — после паузы поделилась она.
Деми тихо рассмеялась. Еще один факт в ее копилку.
— И собак, — добавила Элени. Сделала жест рукой, приглашая сесть к столу, пока она наливала чай и наполняла хрустальную вазочку с медом. На самом столе обнаружились остывающие тиганитес[3] и еще одна вазочка с толчеными грецкими орехами. — Уговариваешь меня завести щенка последние пару лет. — Она запнулась. — У меня аллергия, но ты постоянно об этом забываешь.
Не упрек — простая констатация.
Рука застыла в воздухе, не донеся тиганитес до рта.
— Это у меня с рождения? — Деми поморщилась. От того, что она «это» произнесет, хуже не станет. — Амнезия?
Элени кивнула, быстрым нервным жестом проведя рукой по волосам.
— Причем такая, которая не поддается никакой классификации. То есть она редкая… чрезвычайно. Я собирала информацию. Такие люди встречаются, но один раз за десятки лет.
— И в чем же именно проявляется ее уникальность? — медленно спросила Деми.
— Каждую ночь во время сна из твоей памяти стирается вся информация о тебе, о твоей личности. Все — абсолютно все — прочее остается нетронутым или же вспоминается в течение дня.
Кухню наполнила напряженная, звенящая тишина.
«Как я реагировала раньше? Плакала? Долго отходила от шока?» А ведь это «раньше» действительно существовало. Вся ее жизнь — постоянный цикл забвения и обретения воспоминаний.
— Ты росла почти обычным ребенком. Почти. Так же училась считать и писать, как и другие дети, давала куклам имена… Только свое постоянно забывала. Нас с твоим отцом это настораживало, но не пугало. А потом стало ясно, что с тобой происходит что-то неладное.
— Отец ушел из-за этого? — резко спросила Деми. — Он же… ушел?
Вывод сложился из воспоминаний об Элени, в которых та всегда была одна. Нет, конечно, рядом были коллеги, знакомые, приятельницы… И мужчины, которые, судя по взглядам, обращенным на Элени, были совсем не против стать Деми если не отцом, с чем уже опоздали, то отчимом.
— Да, но… — Мама растерялась. — Нет, не думаю. Господи, каждый раз говорить тебе об этом… Прости. У него другая семья, но он души в тебе не чает. Часто приезжает, постоянно интересуется, как у тебя дела. Просто… так вышло. Даже думать не смей — в этом нет твоей вины.
Деми кивнула, рассеянно глядя в окно. Теперь она припоминала рослого кареглазого мужчину, что разговаривал с мамой. Но не с ней.
С тех пор, как проснулась, она воскресила в памяти несколько человек и целый до тонкости прорисованный городок. Словно реставрировала старинную книгу, давая новую жизнь каждой из хрупких страниц, или строила замок из спичек — медленно, по одной крохотной детали. Однако любая попытка вспомнить, как кто-либо из так называемых знакомых обращается к ней самой, а не к ее родителям или посторонним, оборачивалась неудачей.
Деми была призраком в собственных воспоминаниях. Тенью, что отбрасывает человек, тенью, что лишь наблюдает за миром живых, но стать его частью не может.
— Если я просыпаюсь, уже себя не помня, значит, потеря памяти происходит во сне? А что, если…
— Не спать? Ты пробовала, милая. Это еще хуже.
Деми перевела взгляд на маму, требуя конкретики. Элени вздохнула, явно не желая расстраивать дочь еще сильней. Она должна понимать: когда восприятие себя и мира размыто, словно картина с холста, на который пролили воду, ценна каждая деталь, каждый крохотный пазл.
— После полуночи… С каждым часом ты начинала понемногу забывать. Сначала незначительные факты, потом — целые годы. Все, что воссоздавала на протяжении минувшего дня. И смотреть, как ты по кусочку теряешь себя… это жутко.
Деми отодвинула тарелку. Аппетит пропал, так и не появившись.