Когда асклепиада отняла ладони, эллин больше не казался больным. А в ее волосах пробилась первая седина.
— Спасибо, — шепнула ей Деми.
Знала, что одного избитого слова для такой жертвы будет недостаточно. Но что еще она могла сделать? Асклепиада лишь скривилась, заслужив от подруги по дару неодобрительное покачивание головой.
— Зачем? — спросила Деми, когда они вышли из храма. — Чтобы преподать урок? Наказать?
Была уверена, что Никиас не ответит. Но он, хоть и не сразу, все же заговорил.
— Из-за таких Искр, как она, баланс этого мира так хрупок. Таким, как она, не нравится слово «предназначение». Им не нравится, что боги, наделяя их дарами, определяют всю их дальнейшую жизнь. Их привлекают чужие дары, чужие предназначения. Прирожденный лекарь хочет стать умелым воином, вот только благословила его не Афина, не Арес и не Энио. И он растрачивает впустую божественный дар, не проронив и капли, потому что запертым держит его в себе. А пока он изображает из себя великого завоевателя, неумело отбивая атаки тренировочным мечом, в деревне умирает ребенок, которому он действительно мог бы помочь. Не куется оружие, необходимое воинам самого Зевса, потому что Искра Гефеста возомнила себя великим творцом или одухотворенным мыслителем. И пока она сочиняет свои дрянные поэмы, в Эфире проливается божественная и человеческая кровь. Потому что химерам Ареса не нужно оружие — у них есть клыки, шипы и когти. А нам оно необходимо. — Он резко развернулся к Деми, напугав ее яростью, что пылала в глазах. — Знаешь, сколько существует подобных историй? Бесконечное множество. Боги установили рамки, сказали, как вам жить. Так подчиняйтесь!
Неподдельная, обжигающая, точно пламя, страсть в голосе Никиаса поразила Деми. Ей словно открылась вторая, сокрытая в нем личина. А еще… Она увидела боль, что, пропитав душу Никиаса, глубоко пустила в нем корни. Под всем этим слоем ненависти в нем таилась какая-то загадка, которую ей отчаянно хотелось разгадать.
Но позволит ли ей это Алая Эллада?
[1] Клятва Гиппократа — врачебная клятва, выражающая основополагающие морально-этические принципы поведения врача. Начинается со слов «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели…»
Глава шестая. Искра Геи
Асклепион остался позади. Они проходили через Пропилеи — главные ворота Афинского Акрополя. Задернув голову, Деми разглядывала статую Афины, чьи шлем и острие копья сделали из чистого золота. Наверное, они красиво сверкали в свете яркого солнца… когда-то, века назад. Нахмурившись, Деми опустила глаза. Алая пелена неба мешала наслаждаться окружающей ее древней красотой.
Карусель памяти сделала очередной виток, и перед глазами пронесся облик дымчатой твари, которую Ариадна назвала Носои. Лишь одна из мириад бедствий, выпущенных из пифоса Пандоры, она принесла уже столько боли… А сколько принесли подобные ей, что веками скитались по миру?
Ариадна понимала, что происходит в душе Деми. Не могла не понимать. Пока они шли по Акрополю, она своим мелодичным голосом наполняла повисшую между ними тремя напряженную тишину. Рассказывала о храмах и о богах, чья сила, словно кровь, пульсировала в каменных стенах. Парфенон, посвященный Афине, Эрехтейон, посвященный ей же, Посейдону и царю Эрехтею, храм Ники Апстерос… Каждое святилище, отстроенный зодчими во имя олимпийцев и принятое ими в дар, хранил в себе частицу самого бога.
Деми, слушая Ариадну, рассеянно кивала. Никиас неслышно скользил рядом, маяча на периферии зрения, словно черная тень.
Кассандра, замершая у храма богини победы, разговаривала с девушкой с пшеничными волосами, собранными в стильную, но несколько необычную для этого мира прическу — схваченный в нескольких местах пышный хвост. Наброшенный на левое плечо плащ-хламида (по обыкновению, одежда все же мужская) открывал обнаженные босые ноги. Невысокая, крепко сложенная, она не была лишена некоей спортивной женственности. Развитые мышцы, широкие плечи — в мире Деми, в ее Греции, незнакомка могла бы оказаться неплохой пловчихой.
— Недалеко ты убежала, — заметила Кассандра.
Деми неопределенно повела плечом, в глубине души чувствуя неловкость. Жителям мира-войны странна, непонятна ее вспышка эмоций, которую они наверняка сочли слабостью.