— Ты говорила о забвении… — тряхнув головой, чтобы вытрясти из нее посторонние мысли, произнесла Деми. — Я могла выпить из реки Леты и забыть свою прошлую жизнь?
— Могла бы. Возможно даже это сделала. Однако это не объясняет барьер в твоей памяти, преодолеть который не смогла даже горгона. Не объясняет печати, которую разглядела Сфено.
— И не объясняет моей амнезии, — тихо продолжила Деми.
Харон наконец объявился в Акрополе вместе с Кассандрой. Пророчица почти сразу же скрылась в своем «кабинете», лишь бросив, что не будет сопровождать Деми.
«Вас и так уже целая толпа».
«Она — не боец», — отчего-то всплыло в голове. Не словами или воспоминаниями, скорей, ощущениями. Ариадну, несмотря на ее нити, Деми тоже слабо представляла в роли воина. Никиас с его жуткой и странной магией единственный без всяких сомнений подходил на роль ее телохранителя, но и в самом Хароне ощущалась некая сила… Одно то, как легко он преодолевал расстояния, способный вызвать из недр Эллады самое опасное из созданий, позволяло чувствовать себя рядом с ним как за каменной стеной. Может, он равнодушен к Деми, как Кассандра, или ненавидит ее как Никиас и как те, что послали за ней эриний… но он сделает все возможное, чтобы выполнить свою миссию — сохранить жизнь той, что способна отыскать пифос.
Харон перенес Деми, Ариадну и Никиаса в город Элевсин, что находился неподалеку от Афин. Прямо к храму Аида. У подножья скалы вглубь уходили многочисленные ступени. Двое инкарнатов и один бессмертный направились туда, а Деми замерла на месте.
Своей архитектурой Элевсин мало чем отличался от Афин. Здесь было все то, что она видела в Акрополе: сложенные из белого камня храмы и здания с частоколом высоких колонн… Но что-то было не так, что-то саднило, зудело и беспокоило ее рассудок.
— Я помню этот город другим, — ощупывая взглядом пространство, сказала Деми.
— Каким ты его помнишь? — осторожно спросила Ариадна.
— Нам некогда заниматься вся… — начал Никиас.
— Разрушенным.
Харон с Ариадной переглянулись. Никиас с шумом вытолкнул воздух сквозь ноздри и облокотился на скалу, сложив руки на груди.
— Ты помнишь Элевсин другого мира, мира Изначального. Тот, что сейчас зовется Элефсис. Тот, от которого за давностью лет остались одни руины.
Они подошли к трещине в скале — черному провалу рта, в котором прорезались каменные зубы ступеней. Деми осторожно спустилась по ним, отчаянно пытаясь сосредоточиться не на мысли, что спускается в ад… то есть в царство мертвых, а на предстоящем деле. Ей выпала возможность вспомнить все… и больше не забывать. Навсегда избавиться от чувства, что она, потерянная, в одиночку блуждает в тумане, а порой — и вовсе в кромешной темноте.
Ступени привели ее в странное место, для которого земля Алой Эллады стала и небом, и потолком. Всюду голая выщербленная пустошь, будто ничто порожденное природой, даже камень, здесь неспособно существовать. Это было русло высохшей реки с перекинутым через нее белым мостом, выточенным, казалось, из костей, сплавленных, слитых друг с другом.
Харон привел их к берегам исчезнувшего Стикса, по которому он когда-то вез людские души. На берегу, у торчащего из земли осколка колонны сидела завернутая в черный хитон женщина. Тонкая, едва ли не худая фигура, черные волосы… и ожоги, покрывающие неестественно белую кожу. Незнакомка, казалось, дремала, но как же преобразилось ее усталое лицо, когда она увидела Харона! Она поднялась, оправляя хитон, и ее черные, ясные глаза — самое прекрасное, что в ней было — заблестели.
— Привет, старушка, — с неловкой улыбкой попривествовал ее Харон.
Деми остолбенела. Бессмертный перевозчик душ умел улыбаться!
— Зачем ты вернулся в царство Аида? — спросила она звонким голосом.
Деми послала своей вечной спасительнице (и осведомительнице) Ариадне вопросительный взгляд. Та, преисполненная печали, кивнула на дно усохшей реки, заставив Деми тихонько ахнуть. Если Мнемозина была и рекой, и богиней, выходит… перед ней стояла Стикс? Об этом говорили и ожоги, что появились на ее теле, вероятно, после того, как вскипели воды ее реки, и взгляд, обращенный на Харона.
Их многое, должно быть, связывало. По меньшей мере, века, которые Харон провел, перевозя людей через реку. И наверняка долгие, долгие разговоры.
Стикс не исчезла вместе с рекой, что являлась ее воплощением, но и прежней быть наверняка перестала. Какой она была раньше? Беспокойной, сильной, стремительной, как течение ее реки? И все жажда жизни в ней не угасла, а из глаз Харона при взгляде на нее не ушло тепло.