– Думаю о том, что мы, наверное, зря сюда приехали, – говорю я. – Толком ничего не узнала, устала, и мне нехорошо от того, что я сегодня видела.
– Как это, ничего не узнала? На что ты рассчитывала, начнем с этого?
– Что Диана никого не убивала, конечно, – высказываю я свои наивные надежды.
– А сама ты как считаешь, убивала или нет?
– Слишком мало информации для размышления. Хотелось бы думать, что нет. Знаешь, что странно? Когда ее допрашивали, на ней были наручники, это само собой, а потом, перед тем, как бросить ее в камеру, полицейский их как-то снял, я даже не заметила, как. В камере она была уже без наручников. Да, черт бы с ними, но ее же там никто не боялся. То есть, пару дней назад она сожгла нескольких человек, а с ней обращаются так, будто никакого огня и в помине не было. А его и не было. Даже когда горела ее одежда, она просто кричала и все. Ничего не понимаю. Мог кто-то заблокировать ее способности?
– Мог, наверное, – говорит Макс, внимательно выслушав меня. – Но если так, она бы не смогла больше ничего сделать.
– Вот именно, не смогла бы, а сделала. И родители ее куда-то пропали, причем оба. Я вообще ничего не понимаю, Максим. Хотела найти ответы на свои вопросы, а запуталась еще больше.
– И что думаешь? Останемся на завтра, поищем что-нибудь в другом месте, или уедем?
– Уедем, – отвечаю, не думая ни секунды. Я очень хочу все узнать, но больше – вернуться домой. Приду в себя, а потом решу, нужно мне знать эту правду, или же нет. Сделанного не воротишь, и я уже никак не помогу Диане. Даже если верну ей доброе имя, она об этом все равно никогда не узнает.
Эгоистично, но это так. Может, я и не узнала ничего толком – мне, так или иначе, стало чуть легче. Теперь я почти уверена, что участь Дианы меня никак не коснется. Просто потому что решала свою судьбу не она сама. Решили за нее. Кто и зачем – возможно, навсегда останется в истории, если однажды мое желание выяснить все до последней крупицы не победит.
Я засыпаю быстро, стоит едва сомкнуть глаза, накрывает темнота. А потом ясно, как божий день, вижу перед собой свою копию в зеркальном отражении. Сначала она смотрит мне в глаза, в которых читается укор, словно я в чем-то провинилась перед ней. А потом вспыхивает. Белое платье, что надето на ней загорается ярким пламенем. И сама она горит: чернеет кожа на руках, на груди, пламя подбирается к лицу, плавятся губы, нос и щеки, обнажая челюсти и кости черепа, сгорают длинные каштановые волосы…
Проснувшись, долго не могу прийти в себя. Тяжело дышу, будто кто-то положил мне на грудь тяжелый камень, придавивший легкие. Максим спит как младенец, крепко, едва слышно посапывая. Хочется его разбудить и все рассказать, хоть рассказывать особо нечего, главное – передать эмоции и получить поддержку, но, немного успокоившись, решаю этого не делать. Вместо этого скидываю с себя одеяло и выхожу из палатки за глотком свежего прохладного воздуха. Тумана здесь практически нет, темно – тонкий серп новой луны практически не дает света, и очень тихо. Бояться нечего, только если какой-нибудь зверь не решит пробежать мимо или присоединиться к костру, который я на скорую руку поджигаю вновь – без освещения все равно боязно, потому что я трусиха, каких свет не видывал.
После кошмара сон как рукой сняло, мне страшно засыпать вновь – иногда, если сон прервался, он может продолжиться после повторного засыпания. Плевать, если засну только к утру – посплю по дороге в Пандору, все равно делать будет нечего. Удивительно еще, как я не разревелась после этого, и вообще, как я еще держусь?
Этому есть только один ответ. Встреча с темными заставила меня переосмыслить кое-что. Когда я поняла, что огонь вернулся, не было ни радости, ни, наоборот, страха или разочарования. Было чувство, будто вернулось то, что принадлежит мне по праву. И это отрезвило меня. Пусть я не хочу и никогда не хотела этих способностей – они даны мне не просто так. И я обязана их принять, несмотря ни на что. Диана не принимала. Не принимали ее родители, и, похоже, все окружение в целом. Разве что, кроме Марка. Но его оказалось недостаточно. А мне этого и не нужно, я уверена, что должна быть независима от чужого одобрения. Поэтому, сидя возле костра, оголив правую руку, и только подумав об огне, я вижу его. Слабый, всего сантиметров десять в высоту. И я вдруг понимаю, что не боюсь его, он – продолжение меня. С легкостью тушу его, так же – одной лишь мыслью.
Посидев еще несколько минут, наблюдая за тем, как тлеют ветки и прутья в костре, я решаю попробовать еще кое-что. Закрываю глаза и представляю свой дом. Счастливые лица родителей, встречающих блудную дочь, свою комнату, слегка неприбранную, но чертовски уютную, ласкового пушистого кота с выразительными ярко-желтыми глазами, прямо как у меня сейчас. Компанию друзей из колледжа, неуверенную в себе подругу… Представляю все, до мельчайших подробностей, бормоча себе под нос несколько раз одну и ту же фразу: "Хочу домой". Вкладываю в нее все желание вернуться туда, в свою привычную жизнь, забыть обо всем, что случилось со мной в этом чужом мне мире. Понимаю, что никогда не смогу выкинуть все из памяти, гоню от себя эти мысли, снова повторяю фразу, и ничего не выходит.