Кастро напоминал мне стихотворение Эдвина Арлингтона Робинсона «Мех горностая», а также интересную книгу Де Ружмона «Любовь в западном мире» — любопытное исследование средневековых и современных традиций романтической и куртуазной любви3. С моей точки зрения, Кастро почти безнадежно следовал романтической традиции — с ее склонностью к преувеличенным и драматизирующим коллизиям — и насыщал свои собственные фантазии определенными гиперболическими и мифическими образами. Они звучали и в его очаровательной, хотя и излишне чувствительной прозе, и в его навязчивой тяге к светловолосым, голубоглазым мужчинам, носящим одинаковое имя-талисман.
В ходе изложения его истории я воздерживался (и до сих пор стою на этой позиции) от того, чтобы навешивать на него ярлыки. Но называя вещи своими именами, очевидно следует отметить, что он отличался выраженными психопатическими чертами характера. Психоза, конечно, у него не было; можно сказать, что у него наблюдался своеобразный синдром Дон Кихота, волшебника Мерлина или трубадура, неустанно перебирающего струны своей гитары. Как бы там ни было, я совершенно убежден в одном — он был исключительно интересным, удивительно обаятельным и совершенно уникальным человеком.
Печальный постскриптум
На пятом году нашего знакомства был период длиною в несколько месяцев, когда мы не переписывались. Я счел, что у него все обстоит благополучно (ведь наступает момент, когда пациента пора оставить в покое) и что я встречусь с ним, когда он очередной раз поступит в больницу для продолжения реконструктивных операций. Но однажды я был совершенно поражен известием, что его не стало; он погиб от огнестрельного ранения в голову — ровно через пять лет, почти день в день после своей первой попытки. Ему только исполнилось тридцать лет.
Через несколько недель после случившегося я получил письмо от врача-психиатра, работавшей в том отдаленном районе, где он проживал. Она писала:
Он встретил юношу по фамилии Хардинг и полюбил его больше всего на свете, без него он не видел смысла в жизни. Покой ему был нужен больше жизни, хотя и жизнь он тоже любил. Он постоянно фиксировался на мыслях о смерти, и в течение нескольких лет обыгрывал их. Он замечал, что когда-нибудь закончит начатое дело, но только ему самому известно, когда это произойдет. После его смерти обнаружилось, что Хардинг нередко избивал его. У него часто появлялись синяки, которые он объяснял тем, что неловко упал.
Кастро похудел и ослабел. У него не было рта и нижней челюсти, на протяжении пяти лет после попытки застрелиться он не употреблял твердой пищи. (Его ежедневный рацион составляла жидкая питательная смесь «Изокал», которую он вливал через трубку в отверстие, сделанное на животе в области желудка.) Бицепсы и мышцы груди, которые раньше были крепкими и хорошо развитыми, теперь атрофировались. Он был телесно слаб, измучен физической болью и вдобавок истощен эмоционально. Однако хуже всего оказалось то, что он еще раз переживал ссору, отвержение и одиночество — так, как это случилось в его жизни пять лет назад. И на этот раз выстрел оказался смертельным.
В промежутке между этими двумя выстрелами Кастро подвергся нескольким пластическим операциям, в ходе которых у него были взяты кожные лоскуты и костные трансплантанты для реконструкции нижней челюсти и лица. Я знаю, что он дни и ночи страдал от мучительных болей в бедре и груди, откуда брались участки кости, хряща и кожи.
Однажды, возвратившись домой после одной из многих операций, он писал:
Мужество, которое я должен проявлять и проявляю каждый день, доказывает, что оно и раньше существовало во мне. Оглядываясь на свое прошлое и размышляя о том, чего я мог добиться в жизни, я начинаю понимать, что действительно был способен на эти достижения. Ведь теперь все они кажутся такими простыми в сравнении с теми испытаниями, которые я переношу сегодня. Я не жалуюсь на то, что для меня наступили тяжелые времена. Но мне было бы интересно знать, сколько людей, будучи на моем месте, смогли бы перенести то, что мне уже довелось и то, через что еще предстоит пройти. <…> Когда возвращаешься домой, то всегда испытываешь душевное облегчение. Ну, на этом я кончаю и с нетерпением жду Вашего ответа. Желаю Вам крепкого здоровья и благополучия. Ваш друг.
Однажды в День Ветеранов я приколол к лацкану пиджака маленькую орденскую планку, свидетельствующую о медали за боевые заслуги, полученной мной в молодости, во время второй мировой войны, в которой я участвовал в чине капитана. Кастро увидел ее и восхитился. Тогда я сходил в магазин, где продавали военные товары, и приобрел ему такую же планку, а на следующий день вручил ему в качестве награды за мужество, проявленное при лечении в больнице.