− Если это такой прикол, то давно уже пора завязывать с ним, − cказала Улле, напряженно наблюдая за рабочими. Их бригадир по большей части нецензурно описывал по телефону ситуацию.
А я было хотел еще раз заверить, что торчу в этом подвале вовсе не по своей воле, как с губ слетело абсолютно противоположное:
− Мы встанем к стенке с песней на устах, все равно вы видеть нас хотели у этой стенки, так встанем же туда…
А Улле, нахмурившись сначала, вдруг отскочила на шаг и прижала руку ко рту. И стояла так с минуту, глядя на меня расширившимися глазами.
− Ржавый, ты? − потрясенно прошептала она наконец.
И, к моему ужасу, она отшатнулась и тихо съехала вниз, на пол. Когда такое происходит с дамами, подобными Улле, столь далекими от кисейных барышень, то понимаешь, что дела на самом деле плохи. А я вновь был вовсе не я. Он снова вернулся. Это был тот самый лысый певец, теперь я узнал этот голос. И, судя по реакции моей приятельницы, он был…
− Мертв, уже лет семь как… − Голос в голове невесело усмехнулся.
Я вцепился в волосы и силой потянул, будто так можно было изгнать Ржавого из меня. Прекрасно, просто превосходно. Теперь, в копилочку к остальным проблемам, в меня еще будут вселяться всякие дохлые рок-звезды. Красота!
Через несколько минут прибыла полиция. Моих приятелей они живо скрутили и выдворили из здания, меня попытались вновь призвать к благоразумию и добровольному отправлению на выход.
Лысый предводитель людей с душами снаружи вновь затаился. Я повторил, что застрял в подвале случайно и выйти никак не могу. Бригада направилась за автогеном для моего выпиливания. Настроение как рабочих, так и полицейских не обещало ничего хорошего «гребанному наркоману», то есть мне.
Значит, опять меня посадят в камеру… Это паршиво, в столице у меня уже было несколько инцидентов. Да и тот случай с грузовиком. Вряд ли кто сопоставит ДТП с каким-то идиотом, что закрылся в подвале здания под снос, но тем не менее.
— Вот спасибо тебе, лысый! − мысленно обратился я к своему «гостю».
− Я Ржавый, − печально отозвался голос в голове.
− Не менее прекрасное, возвышенное имя…
− Все равно нас считали отребьем, мусором. Мы предпочли нести наши помоечные имена точно знамя…
Мне очень хотелось послать этого философствующего панка куда подальше, но я просто не смог. Как-то отзывались во мне его слова. Я помню, с каким наслаждением бросил «плебей уезжает к плебеям!», сваливая из Вирров. С каким удовлетворением самостоятельно надел ярлык, который на меня все время пыталась нацепить семья.
Так прошло несколько часов. Я уже хотел поинтересоваться, зачем он втянул меня в эту историю, как вдруг я услышал нарастающий шум. Гул, будто поезд шел по тоннелю.
Через некоторое время гул рассыпался на отдельные выкрики, хлопки, топот многочисленных ног. Я услышал, как полицейские, что дежурили на входе, засуетились.
А чуть позже − крики о последнем предупреждении. Раздались удары, кто-то вопил «ура», кто-то скандировал речевки.
А через секунду весь этаж наполнился людьми. Молодыми и взрослыми. Крайне разношерстными. И никто из них явно не относился к полиции или демонтажникам. Мелькали длинные волосы, яркие разноцветные косы, скалились зубастыми принтами майки с логотипами рок-групп. Среди всего этого буйства красок порой мелькали и вполне цивильные пиджаки с рубашками. И только я озадачился, чего это они все понабежали, как размашистая надпись «вернем Заводь народу», намалеванная на одном из шарфов, коим размахивали, как знаменем, прояснила ситуацию.
Ржавый вцепился в решетку подвала моими руками.
− Вот за этим, − ответил он на мой невысказанный вопрос. На моих глазах выступили его слезы умиления.
А мне вновь захотелось сдохнуть.
========== Часть 1, глава 9 “Под городом” ==========
Вчера, когда я так некстати отвлек Улле, она как раз писала статью о бывшем культовом рок-клубе. Даже не статью, просто пост «для своих», приправленный ностальгией и тоской по былым временам. А тут появился я, начал мельтешить. Она поняла, что я так просто не отстану, и поспешила закончить текст. Вот только ее раздражение невольно отразилось на стилистике, поэтому грустное послание об утерянных временах вдруг заиграло революционными мотивами. Пост нашел отклик в народе и за ночь разошелся по всей бывшей аудитории «Заводи». Кто-то предложил организовать пикет, кто-то первым выразил желание прийти к зданию бывшего клуба с плакатом. Их поддержали.
И, возможно, это было бы лишь тихое собрание недовольных, но, придя на место, люди увидели, как полиция выволакивает на улицу двоих ребят, причем крайне непочтительно выволакивает. Старожилы узнали в девушке подружку одного из культовых музыкантов, убитого теми же полицейскими в ходе потасовок семь лет назад. И это было равно эффекту взорвавшейся бомбы. Улле и Шу освободили, толпа распахнула им свои объятия, укрыла их. Народ все прибывал, так как фотографии и видео тут же разлетались по сети. Очень быстро протестующие узнали и о неизвестном, который закрыл себя в подвале и заявил, что если уж сносить «Заводь», то только вместе с ним. Правда, конечно же, была никому не интересна. Все стали задаваться вопросом, кто же этот парень, способный умереть за любимый клуб? Пошли слухи, что он цитировал Ржавого…
Не прошло и получаса, как до народа дошло: это он и есть, чудом выживший! Впрочем, некоторые придерживались версии о реинкарнации гениального музыканта.
Желание узреть чудо и сподвигло самых отчаянных пробиться в здание, сметя охрану и демонтажников. Те не были к такому готовы, ведь со времен «Заводи» и его скандального закрытия прошло уже семь лет, и все эти годы народ молчал. Хорошо тогда полицейские приструнили неформалов этого города… Но все вернулось на круги своя.
Поначалу люди были несколько разочарованы, увидев вместо Ржавого меня, жалко съежившегося за решеткой. Но лысый философ тут же взял дело в свои (в мои!) руки, поприветствовав революционеров очередной своей мудреной цитатой. Народ недоверчиво замер, но Ржавый задвинул вдохновенную речь. Он все-таки был очень убедителен и харизматичен, этот тип. Я поймал себя на том, что и сам внимаю ему. Странно, должно быть, выглядело со стороны, ведь говорил-то я. Но мой отрешенный вид был только в тему. Я уже не пытался сопротивляться Ржавому. Зачем? Если толпа бы увидела, что я здесь лицо не заинтересованное, она бы оставила меня на растерзание полиции. Но главная причина была все же в другом. Их обожание. Их безудержная вера в меня, вернее, в Ржавого. В ней хотелось раствориться.
Не знаю, кем в итоге они посчитали меня. Чревовещателем? В край поехавшим поклонником? Или же, находясь на кураже, они особо не задумывались над происходящим?
Но мы снова пели о людях с душами наружу. Моим голосом с интонациями Ржавого под аккомпанемент какого-то паренька с гитарой, первого пробившегося к решетке подвала. Я, Ржавый и еще полторы сотни голосов, внутри и снаружи бывшего клуба. Люди просовывали мне сквозь решетку дары: теплую одежду, носки, бутерброды и фляги со спиртным. Мы (я и Ржавый) принимали их с отстраненной благодарностью. Я уже спокойнее относился к лысому пророку-рок-звезде. Порой мне уже было не понять, я или он устало, но с гордостью взирает на свою паству? Я или он кутается в свитер с чужого плеча и собирается с силами для новой баллады? Порой мне становилось страшно, и тогда я безуспешно пытался отыскать в толпе Шу. Он один знал меня, именно меня, а не Ржавого. Может, он бы предложил разумный выход из этой ситуации, ведь было ясно, что рано или поздно этому чудесному братанию публики бывшего культового заведения настанет конец. Как разогнали протесты и семь лет назад, в этом же городе.