была кремень. То не забудет про титулы, но все равно в конце добавит неизменное
«слушаю», то начнет орать в трубку, что мол, ничего ей в клятом телефоне не
слышно.
Я бы с удовольствием поболтал с ней. Мы были дружны, как и с остальными
слугами. Но не стал − домашние могли быть в той же комнате. Если они узнают,
что это я, бедняжке попадет.
Уже второй раз я намеревался повесить трубку, как вдруг услышал какой-то
шорох и возню.
Я похолодел. Быстро протянул руку к металлическому язычку отбоя, но она
успела. Она всегда успевала.
− Ну, здравствуй. Сын…
Маменьке определенно нужно преподавать актерское мастерство. Искусство
интонаций, как вложить в самую простую и нейтральную фразу и презрения, и
холодной иронии. Паузы в нужных местах. И все это таким подчеркнуто спокойным
тоном. От которого тем не менее цепенеешь. Моя рука замерла над язычком. Вот
чего мне стоило быть чуть расторопнее и все-таки нажать на него?
− Что же, я наслышана о твоих похождениях. Мне звонили из бесплатной
окружной больницы…
Черт. Черт. Черт.
Надо было слышать, как она это говорит. «Мне» − и сразу перед глазами
портрет в золоченой раме, величественный профиль богини. «Бесплатной
окружной больницы» − мелькают оплывшие грязные лица, расцвеченные синяками, ряд
шатких коек, пожелтевшие матрасы с пятнами клоповьих гнезд. И какая же
невероятная, просто космических масштабов несправедливость, что эти два явления
из столь разных миров вдруг столкнулись в одном предложении!
Ну кто, кто додумался позвонить в Вирры? Зачем? Потому что думали, я сдохну
от того припадка? И что с того? Обязаны они извещать всех родственников, даже
если пациент совершеннолетний? Хотели как лучше? Или надеялись, что вся родня
примчится за своим потерянным сыном и озолотит лечебницу? Могу только
представить, что они услышали от матери.
Каждый раз я надеялся, что смогу вовремя отключиться. Услышу, что все живы,
и ладно. Или вообще не стану звонить. Или хотя бы выслушаю ее спокойно. Пусть
экспромт каждый раз был разный, но суть-то одна. Я неблагодарный, ужасный сын,
который хочет свести ее в могилу, но я сам плохо кончу, и очень скоро. Потому
что я запятнан грехом, я падаю в пропасть, я отрекся от своих корней, нужное
подчеркните. Но она каждый раз умудрялась добраться до самой моей подкорки.
В этот раз меня добил тот факт, что она в курсе моих последних приключений.
То-то в больнице на меня так пялились в самом конце. Сочувствовали, не давали
полиции сильно доставать вопросами… Отвратительно.
Я проживал все мои обычные стадии, слушая ее монолог. Вот ее голос начал
срываться, вот пошли переходы от почти крика к пророческому шепоту. Зловещему
такому, в кино люди умирают после таких вот разговоров. А я так и стоял замерев,
как олень в свете фар, и мечтал о том, чтобы пол разъехался и сомкнулся над
моей головой. Потому что такая тварь, из-за которой ей звонят из
бесплатных больниц недостойна топтать эту землю. А когда в трубке, наконец,
раздались гудки, я встряхнулся, и вылетел из будки.
Какое-то время я шел, почти бежал, не разбирая дороги, будто бы опасаясь погони. Гудки машин несколько вернули меня в реальность, и я свернул подальше от проезжей части. Все-таки пора завязывать с больницами. Да и помирать прямо сейчас я не буду. Вот назло, не буду. Пусть первый порыв, после таких-то напутствий из родного дома −
нырнуть под ближайший грузовик. Не дождетесь.
До одиннадцати у меня еще было время. Нужно успокоиться. Уговорить себя, что
я последний раз звонил в Вирры, пусть это и не так. Пройдет месяц, два − я
снова наберу этот номер. Но сейчас надо немного прийти в себя. В этот раз
холодный душ был прямо что надо.
Ноги привели меня к воротам кладбища, и я усмехнулся этим мрачным намекам
мироздания. Прислонился к решетке и закурил. Руки закоченели до невозможности.
Я глубоко затянулся и уставился в небо. Мысли понемногу прояснялись.
Нужно найти, где согреться. Сегодня все-таки важный день. Опять начало мести
и становится сложно различать окрестности. Судя по всему, я забрел в один из
тех дурацких районов, где нет ни одной даже самой крохотной забегаловки −
сплошь пустыри или ряды панельных многоэтажек. И кладбище еще это. Транспорта
никакого не видать, вот уж угораздило!
Я решил срезать путь прямо через захоронения. Все-таки при таком ветре лучше
оказаться среди памятников, а не на открытом проспекте. Руки поглубже в рукава
и как можно быстрее! Но из-за метели все вокруг быстро стало неразличимым. В
голове не осталось никаких мыслей кроме «вперед, скорее». Кажется, кладбище
бесконечно. Кажется, такими темпами моя пневмония вернется. Или я вообще
замерзну здесь.
Хуже всего пришлось рукам. Я тер ладони, дышал на пальцы, но все без толку.
Пальцы выкручивало, так, что хотелось кричать.
И поэтому, когда я заметил огонек на одной из могил, то бросился к нему, не
очень, правда веря, в его реальность.
Как может огонь гореть при таком-то ветре и снегопаде? Я и от зажигалки-то
прикурил с трудом. Но лампадка просто-напросто сияла, как маленькое оранжевое
солнце. Все еще не веря, я скинул крышку и жадно протянул ладони к пламени.
Какой невероятный кайф. Я боялся, что со следующим порывом ветра лампадка
потухнет, но этого не случилось. Хотя я довольно долго простоял над ней на
коленях. Более того, ветер понемногу стих, и снег стал совсем другим − не колючими мошками, врезающимися в лицо, а
большими плавно падающими хлопьями.
Я сидел и наслаждался долгожданным теплом в руках, пока не осознал, что пора двигаться, а то я сам стал похож на
памятник припорошенный снегом. «Дева на коленях» − самый популярный вариант в
Виррах.
Сейчас еще минуту. Как же здесь тихо. Неужели метель прекратится?
− Спасибо тебе! – обратился я вслух к надгробию. − Наверное, ты был или была
хорошим человеком.
Огонь по-прежнему горел ярко и ровно. Я завинтил фонарь и аккуратно вернул
его на место. И внезапно понял, что мне позарез нужно узнать имя моего
спасителя. Вот нужно и все тут. Я поднялся на ноги и стряхнул снег с надгробия.
Сначала открывшееся имя мне ничего не дало. Но потом взгляд упал на дату
смерти, и в голове тут же защелкали многочисленные заголовки газет, которые мне
довелось прочесть в последнее время. Я бросился счищать снег выше, чтобы
избежать ошибки, хотя уже знал, что она исключена. И в шоке бухнулся обратно в
сугроб и так и завис. Фотография на надгробии была совсем крошечная, но этот
печальный взгляд огромных глаз, так странно выглядящих на грубо выструганном
лице, я теперь узнаю везде. Вот как так? Разве бывают такие совпадения?
− Чувак… Похоже, я должен снова тебя поблагодарить. Ведь это все неслучайно?
Мы теперь вроде как связаны, да? Хотя мне сказали, что ты ушел. Уже навсегда.
Жалко, если так.
Легко говорить, когда тебе никто не отвечает. Хотя я все-таки надеялся
услышать какой-то сигнал. Но только падал снег, и оранжевый огонек в фонаре
мягко извивался.
− Жаль, мы не познакомились раньше. Я очень хотел бы узнать побольше про
таких, как ты. И как я. Но семь лет назад я был совсем мелким. Неважно… Похоже,
со мной все же что-то не так. Теперь я признаю. Ведь неспроста все эти приходы
на ровном месте… Первый раз это случилось, когда мне было восемь. А в
двенадцать я вообще попал в какой-то жуткий лес и бродил там несколько часов.
И, должно быть, причина, почему мне все время хочется бежать, бежать куда-то