− У нас план-то хоть какой-то есть? − растерянно спросил Шу.
Я пожал плечами:
− Да не парься.
− Мне-то ничего не грозит! А вот ты…
− Еще раз скажешь про палача и прекрасную деву, я тебе врежу, — это уже Улле. − Подумай уже своей башкой, что ты собираешься говорить? И что говорить нам?
— Ну это… В чем там меня обвиняют? Вот я и буду это отрицать!
Ребята изобразили коллективное самоубийство, приставив пальцы к вискам.
Нас вызвали только через час.
Зал суда длинный, точно кишка. Трибуна в конце помещения здорово напоминала эшафот. Для полноты картины не хватало только стражников с копьями, что бросили бы меня к ногам судьи, цепей на моих руках и ногах и кровавых росчерков плети на спине.
Вступление сильно затянулось. Вначале следовало подтвердить, что я — это я. Несколько раз мое полное имя произнесли неверно, и мне пришлось продиктовать его по букве. Кажется, я уже упоминал, насколько мне это самое полное имя отвратительно? Затем также долго мусолили недолгую мою биографию. Школа, родители, последнее место работы. «Вольный музыкант? Что же… Очень интересно…» «Очень интересно» звучит в устах собравшихся как «ниже пасть уже некуда».
Я все ждал, что они уверятся, наконец, насколько пропащее создание перед ними, и мы уже перейдем к делу. Но нет, дама в брючном костюме с не разглаживаемой складкой под носом все не унималась. Когда меня спросили дату окончания начальной школы (кто вообще помнит такое?), я не выдержал и психанул. Судья − низенький человечек, казалось, пробывший в трансе до этого момента, очнулся и потребовал отвечать на поставленный вопрос.
И все понеслось по новой. Год рождения обоих родителей, место работы каждого. От скуки я рассматривал потрескавшийся потолок. Отвечал по максимуму односложно. Да, нет, не помню. Что, бабушек и дедушек будем вспоминать? Что? Был ли я поклонником музыкального коллектива «Утомленные путники»? О, неужели, наконец, подошли к делу? Наверное. Я не был близко знаком с их творчеством до приезда в ваш прекрасный город. На время тех событий в Заречье мне было четырнадцать лет, и я никак не мог принимать в нем участие. Что? Какие еще религиозные культы? Нет, не организовывал и не присоединялся к существующим. Не поступал в институт после окончания школы, верно, только при чем здесь это? Моя акция? Какая акция? А-а-а, ну это, моими мотивами были… Были… О! Отдать дань уважения великому музыканту! Что? Все-таки был ли я большим поклонником этого коллектива? Э-э-э, скажем так, по прибытии в ваш чудесный город я познакомился с творчеством «Путников» ближе, и был совершенно очарован! Призывы к насилию и массовому суициду в текстах? Да где?
Улле явно порывалась сказать что-то не цензурное.
− Под выходом в космос в композиции «Исход», − влезла она, − подразумевается вовсе не желание оставить земную оболочку, а достижение новых глубин сознания.
Но судья забарабанил молотком − оказывается, ей еще не давали слова. А прокурор довольно закивала.
−Ясно. Глубины сознания. Наркотики. Ясно все с вами.
− Да нет же! − не выдержал я.
− Его тело обследовали, после того, как… Он был чист! Это вы хотели выставить его наркоманом! Ничего не вышло, так какого вы снова начинаете?! − крикнула Улле.
Ей пригрозили удалением из зала.
А я понимал, что еще немного, и я тоже взорвусь. Я смотрел на трех человек за кафедрой, на полицейского, что подпирает стену в другом конце зала, и видел лишь непробиваемую баранью упертость в собственной правоте, полнейшее нежелание слушать и слышать. Все непонятное − упразднить, отменить, запретить — вот был их универсальный метод по жизни. Сделать все и всех одинаковыми и удобными. Очернить все неугодное лично им. Обелить себя. Они не могут предъявить мне действительно серьезного обвинения. Подумаешь, какой-то придурок устроил незапланированный концерт. Подумаешь, что препятствовал сносу здания… А вот если притянуть сюда секту, культ − дело приобретает серьезный оборот.
Дальше меня расспрашивали о том, как давно я знаком с присутствующей здесь Уллейной Сет. До меня как-то не сразу дошло, что речь об Улле. У нас же тут было целое общество любителей сокращений и прозвищ.
− Мы познакомились в мой первый день в городе, она работала администратором в отеле.
− Вы подтверждаете, что впервые встретили обвиняемого тринадцатого ноября?
Она подтвердила, но лица за кафедрой были полны скептицизма.
Они решили, что, я спланировал эту акцию, которая и акцией-то не была. Загодя нашел и собрал сообщников. Так мы плавно перешли к цели моего прибытия в славный город Нортэм.
− Похоже, последние два года вы вели, − дама со складкой сделала уничижительную паузу, невольно напомнив мне мать, − кочевой образ жизни.
«Да, так и было. А в этот славный город меня привели слухи о небывалом гостеприимстве местных и большом количестве рабочих мест. Ну а что, так и правда было сказано в рекламном буклете, который я видел на вокзале».
− И вы занимались преимущественно… − опять пауза. − Уличными выступлениями?
− А я осознал, что это мое призвание, − я не мог удержаться от сарказма, − моя единственная мечта. Растоплять сердца словами, сажать грибницы…
Тьфу. Чтобы тебя, Ржавый, вместе с твоими грибами, вот привязалось же!
− Грибницы?
− Поясните суду, что вы имели в виду?
− Наркотики?
− Нет, грибница — это общество, объединенное…
− Социальное субкультурное гнездо, во! − вмешался Шу.
Ему тоже сделали замечание. А обвинитель ехидно поинтересовалась, правильно ли она поняла, что все же некий культ имел место быть.
И казалось, что говорить бесполезно − было ощущение, будто мы озвучиваем все наши аргументы, стоя на краю бездонной пропасти, в которую слова падают и исчезают, не возвращаясь даже в виде эха.
Конечно, это была просто провокация. Тут бы и самый закоренелый флегматик взбесился. У Улле уже гуляли желваки. Я тоже с трудом сдерживался. Мы переглянулись, подбадривая друг друга.
Скорее бы это все кончилось. Мне не хотелось вновь сорваться. Пусть я больше не ощущал той неведомой пульсирующей силы, что то и дело подступала, грозя спалить в своем огне все вокруг. После того случая в больнице я был будто опустошен. Но меня аж трясло от злости. А как раз способности наговорить или натворить дел сгоряча я не растерял.
Объявили небольшой перерыв, во время которого мы помчались курить. Там во внутреннем дворике, в окружении сочувствующих нас слегка отпустило. Все тут же бросились вспоминать события семилетней давности.
− Они боятся повторения. Тогда народ гудел добрых две недели, весь город был в огне!
− И сейчас погудим! Запросто повторим!
Ну да. И опять кому-то прилетит пулей в лоб. И кажется, я знаю того везунчика. А у меня все же другие планы. Впервые в жизни у меня есть эти самые планы. Вырастить на пепелище новые деревья. Или грибы, если придерживаться привычных ассоциаций. Вот только бы закончить поскорее всю эту комедию. При этом так, чтобы все эти ребята не разгорячились и не устроили снова небо в огне. И желательно с наименьшими потерями для меня. Как бы это сделать, если учесть, что судьи уже решили все для себя? Да и мне уже тяжело держать себя в руках. Еще немного этих вопросов, и я пошлю их в задницу, если не дальше.
Нас вызвали снова. Уле и Шу отстали на пару шагов и о чем-то шептались. Похоже, поняли, что толку от меня мало, и пытались выработать хоть какую-то стратегию.
Стратегии − не мой конек. Мне бы просто удержать себя в руках. Вернуть то безразличие к происходящему, которое было со мной утром.
Глубоко вдыхаю. Каково же было Улле? Похоронить своего парня, а теперь спустя долгое время выслушивать этих идиотов, препарирующих его слова, извращая их смысл, выискивая то, чего нет.