Анастасия Туманова
Душа так просится к тебе
Ранним утром 12 октября 1882 года с поезда, прибывшего из Смоленска на Варшавский вокзал в Москве, сошел молодой человек лет тридцати. Широкий разворот его плеч и выправка выдавали военного, хотя мужчина был в штатском пальто и фуражке, какие носили деревенские помещики. С загорелого лица смотрели спокойные серые глаза. Молодой человек пересек еще темную привокзальную площадь, подошел к стоящим возле тротуара извозчичьим пролеткам, сел в одну из них и негромко приказал извозчику:
— На Хитров.
— Ку… куда, барин?! — Извозчик круто повернулся и изумленно уставился на седока.
— На Хитров рынок. Угол Солянки и…
— Да уж знаем мы, где Хитров-то, не первый год по Москве ездим! — обиделся извозчик. — А пошто вам туда-то? Ведь самое гиблое место воровское. Туда и днем-то нос казать приличному человеку незачем! Разденут-разуют и в чем мать родила по улице пустют! И это ишшо повезет ежели, а не то…
— Спасибо, что предупредил. А теперь, будь любезен, трогай, я тороплюсь.
Извозчик пожал плечами, снова покосился на странного седока и хлестнул лошаденку вожжами.
Доехали быстро: темные улицы утреннего города были еще пусты. В этом году рано настали осенние холода, снег пока не выпал, но земля уже промерзла. По тротуарам сухо шуршали последние облетевшие с деревьев листья, низкое сумеречное небо, казалось, лежало прямо на крышах домов. На углу Спасоглинищевского переулка извозчик остановил свою лошадку.
— Дальше, хоть режьте, не поеду!
— И не надо, — спокойно ответил молодой человек, ловко выпрыгивая из пролетки и протягивая извозчику двугривенный. — Если не в тягость, подожди меня тут, через час я вернусь, и поедем дальше.
— Ой ли, вернетесь? — хмыкнул извозчик.
Молодой человек усмехнулся:
— Бог не выдаст, свинья не съест. Подожди, мне не хочется после тратить время и искать другой экипаж.
Извозчик, подумав, кивнул и еще долго провожал глазами высокую широкоплечую фигуру, исчезающую в густом тумане Хитровки.
Это было действительно самое опасное место Москвы. На Хитровом рынке находились воровские притоны, нищенские ночлежки, публичные дома низкого пошиба, по узким, заваленным грязью и нечистотам улицам болтались нищие, проститутки и грязные, оборванные дети. В подвалах продавали самодельную водку, скупали краденое, тут же перешивали ворованные вещи, чтобы выгодно сбыть их с рук, в кабаках «Пересыльный» и «Сибирь» прятались беглые каторжники. Простые горожане, естественно, старались обходить это страшное место за несколько кварталов.
Извозчик честно подождал час, опасливо поглядывая по сторонам и переругиваясь со шмыгающими поблизости нищими. Когда закончили бить часы с недалекой Сухаревой башни, вздохнул, перекрестился, пробормотал: «Ну, как есть зарезали дурака…» и уже взялся за вожжи, собираясь разворачивать лошадь, как услышал знакомый голос:
— Вот молодец, дождался! Я немного задержался, так что спасибо!
— Ба-а-арин… — растерянно протянул извозчик, увидев приближающегося к нему недавнего пассажира. — Охти мне, живой…
— Как видишь, — подтвердил тот, запрыгивая в пролетку. К этому времени уже совсем рассвело, и извозчик заметил, что рукав пальто странного господина основательно измазан в грязи.
— Пальтишко запачкать изволили, — сказал он.
— Пустяки, а вот что с этим делать? — Молодой человек поднял руку, и извозчик увидел, что серая ткань пальто и борт сюртука под ним чисто и ровно разрезаны, будто хирургическим скальпелем.
— Это что за жиган постарался?..
— Степка Жареный не узнал меня с перепоя. Хорошо еще, что прошло скользом, — усмехнулся седок. — Подлец, мне ведь еще целый день ездить в таком виде по Москве… Ладно, здесь ничего… Поехали на Грачевку.
Некоторое время извозчик молча нахлестывал лошадь. Затем, не выдержав, спросил:
— А вы кто ж такой будете, ваша милость? Не из фартовых ли сами-то?
— Нет, — спокойно ответил седок. — Я из Смоленска, тамошний помещик.
— А звать вас как?
— Владимиром Дмитричем. А тебя?
— Меня Мишкой можете звать. В Грачевке вам кого надобно?
— Для начала мадам Голосовкер. Кстати, Михайло, можно ли тебя ангажировать на весь день? Мне еще много куда надо заехать…
— С превеликим нашим удовольствием, Владимир Дмитрич! — радостно отозвался извозчик. — С ветерком покатаю! Вся моя время ваша!
На Грачевке Владимир пропадал дольше. Мишка ждал его на Трубной площади целых два часа, от скуки перекидываясь шутками с сонными жрицами любви, возвращающимися после ночных трудов в свои комнатенки. Здесь было главное средоточие московских домов свиданий, улицы и переулки кишели столичными «мессалинами», их «котами» и «мадамами».