Я не мог заснуть до утра. Не терпелось увидеть Морсфагена, поговорить с ним как с человеком, убедить, чтобы он отвел меня к Ребенку. Как только он сделает это, мне больше не придется говорить с ним как человек с человеком. Я буду выше этого.
Мне было страшно этой ночью, в каждой тени чудились какие-то громадные твари. Разум Бога, Его подсознание и сознание - как все это будет выглядеть? Смогу ли я справиться с этим или окажусь раздавленным и поглощенным Им? Я заставил себя забыть о такой возможности. Но страх остался. И страх этот был подобен страху маленького ребенка, впервые пришедшего в огромный собор и увидевшего гигантские, кажущиеся грозными фигуры святых, вырезанные на мраморе колонн.
В девять утра явился улыбающийся Морсфаген.
- Думаю, вы хотите узнать расписание на сегодня, - сказал он.
Я ничего не ответил. Я играл ту роль, которую выбрал для себя сам.
- Мы начнем с пресс-релиза о вашей вчерашней перестрелке с полицией. Вы знаете, что были серьезно ранены? Возможно, даже смертельно?
Он хотел увидеть мою реакцию, чтобы верней раздавить меня. Но я ему такого удовольствия не доставил.
- Затем мы покажем фильм об этой перестрелке - его уже сняли. Очень реалистично, особенно лужи крови. Мы нашли для вас великолепного дублера, снимали со спины и в тени, так что трудно сказать, кто это.
Я ничего не сказал. Он прошуршал бумагами, которые держал в руках, и продолжил:
- Согласно рапорту три офицера пали от вашей руки. Двое - из известных семей, а у одного брат - священник. Готовы снимки для прессы. Вечером пройдет слух, будто вы умерли на операционном столе. Надеюсь, вы понимаете, что мы спасаем вас от расправы, хотя вы и убили тех, кто был в "ревунке", и трех полицейских. А теперь - первый приказ на сегодня. Вы пойдете с нами и поможете доснять фильм в операционной. Дублер не заменит вас при ярком свете. Советую умереть убедительно, лежа там. Иначе вам дадут наркоз.
Он сделал паузу, глядя на меня. Настало время мне разыграть свою партию: линия поведения была предельно ясна.
- Послушайте, может, нам заключить сделку? - сказал я с отчаянием в голосе.
Генерал улыбнулся. Он проглотил наживку. Слабость Морсфагена была не в том, что он жестко следовал военному уставу, а в том, что он жаждал власти над другими людьми, получал удовольствие, побеждая кого-либо. Я давал ему именно то, чего он хотел. Чтоб ему этим подавиться.
- Я не вижу в этом необходимости.
- Вы кое-чего не знаете, и если бы узнали, то здорово бы выиграли.
Он сдвинул брови, потом снова улыбнулся:
- И чего вы хотите за эту ценную информацию?
- Свободу. Мне и Мелинде. Мы останемся в городе. Я буду делать то, что вы хотите.
- Я в это не верю.
- Послушайте, Морсфаген, я не обманываю вас. Мне в самом деле есть что сказать вам, и это может иметь огромное значение для Альянса. Я не лгу, и вы должны мне поверить.
- С удовольствием бы вас послушал еще, - сказал он, растягивая слова: мое унижение доставляло ему искреннее наслаждение. - Но вы должны выбрать другое вознаграждение. Только не ваша свобода.
- Позвольте нам с девушкой жить вместе. Хотя бы не разводите нас по разным комнатам.
Он улыбался, делая вид, будто обдумывает мои слова:
- Ну ладно. Она - лакомый кусочек, я уже говорил вам. Это вполне достаточное вознаграждение. А теперь скажите мне, что там у вас за тайна такая?
Я начал говорить, но вдруг резко умолк, как и планировал, и окинул его подозрительным взглядом. Я должен был выглядеть жалким - сижу ссутулившись на кровати, небритый, пытаюсь купить крохотные поблажки, которые свободный человек и так имеет. Это и был тот образ, в котором я хотел перед ним предстать.
- А можно ли вам доверять? - спросил я. - Откуда мне знать, сдержите ли вы свое обещание?
- А ниоткуда! - Он рассмеялся.
- Но это несправедливо! - вскричал я. Голос мой срывался на визг. Я был сломлен, да, сломлен. Я раскололся - на мелкие кусочки, и не стоило превращать меня в пыль.
- Рассуждения о честности здесь неуместны, - сказал он. - Вам придется просто поверить мне. Или забыть об этом.
Я помедлил и произнес:
- Ну, терять мне, полагаю, нечего. Ладно, я вам скажу. - Снова помедлил, а потом признался:
- Утверждая, будто мне опасно возвращаться в разум Ребенка, я солгал. Сказал это лишь для того, чтобы вернуться обратно в свое тело и покинуть ИС-комплекс. Я могу вернуться в его разум, как только захочу, и вытащить вам кучу всего полезного.
Генерал истерически расхохотался, лицо его покраснело; он хлопал руками по бедрам, едва не растеряв все свои бумажки, пока не зашелся от смеха и не закашлялся. Снова посмотрев на меня, он сказал:
- Я так и думал. Однако решил не рисковать и не посылать вас туда снова по крайней мере пока, - потому что вы слишком ценны, чтобы потерять вас. В полицейском государстве у эспера куда больше обязанностей по выслеживанию врагов внутри государства, чем за его пределами. Теперь я могу рискнуть и прочистить мозги этому уродцу. Благодарю вас за любезно оказанную помощь в принятии решения.
Он насмешливо изобразил благодарный поклон.
- Когда вы приведете ко мне девушку? - спросил я, уже зная ответ.
- Вы поверили мне - я это ценю. Нам выгодней сотрудничать, чем ссориться.
- Надеюсь, что так.
- Но есть истина, которую, я полагаю, вы должны усвоить для вашего же блага.
Он умолк и выжидал, пока не стало очевидно, что надо задать ему вопрос:
- И что же это?
- Не верьте никому. Девушка останется в отдельной комнате.
Я бросился на него, и тут охранник ударил меня в лицо прикладом своего карабина. На такое я не Ч рассчитывал. Мои зубы клацнули, челюсть пронзила боль, перед глазами вспыхнули звезды - разноцветные, с тысячью лучей, - и я мешком рухнул на кровать.
Рот наполнился кровью. Я сплюнул на простыню. Пятно оказалось неожиданно ярким.
- Усвоили урок? - спросил Морсфаген.
- Вы солгали.
- Ну, тогда мне кажется, что вы его усвоили.
- Все военные - это кастрированные уроды, которые не способны ничего сделать с женщиной, а могут только избивать других.
- Придержите язык, - предупредил он.
- Бесполый ублюдок! - прошипел я.
- Ларри! - позвал он молодого солдата. Парень шагнул вперед, держа карабин наготове. Морсфаген придвинулся ко мне.
Ларри сделал еще пару шагов, встал передо мной, поднял карабин над головой - все это происходило медленно, как в балете, - и обрушил приклад на мое левое плечо.
На этот раз я не увидел разлетающихся звезд, а только всеобъемлющую бархатную тьму...
Я пришел в себя от запаха нашатыря и, закашлявшись, оттолкнул флакон, но больше никакого сопротивления не оказал. Морсфаген укрепился во мнении, что знает меня. Он ничего не заподозрил и считал мою ярость вполне естественной.
Меня провели по коридору, втолкнули в лифт, доставивший нас в студию, где я изобразил им мертвеца. Очень убедительно, как мне сказал Морсфаген. Они даже позволили мне пролить немного крови...
Днем фильм был уже готов. Его с нетерпением ждали в вещательных компаниях, чтобы прокрутить этот репортаж в качестве поучения и развлечения для добропорядочных граждан, коротавших вечер по домам.
Из студии мы направились в комнату Ребенка, где ничего не изменилось: приглушенный свет, сбитые простыни, антисептики, запах болезни, тело мутанта на кровати.