— Кого искупали? — спросил вожак равнодушно, развязно. Так говорят пацаны перед дракой. — Лектора?
— Видать, лектора, — подтвердил человек-ястреб. — Столичную штучку.
— Верните портфель, — набрался наглости Кошин.
— Физик, наверное? — спросил снова вожак. — Как думаешь, Тиша?
— Лирик! — возразил дерзко Кошин, наглея. (Если плыть быстро, можно даже, пожалуй, согреться.)
— Физик он, физик! — подыграл вожаку Тиша. — А может быть, химик.
— Ну на! Возьми же! — не сходя с места, вожак протянул портфель. Он держал его совершенно горизонтальной, вытянутой рукой. Рукой неподвижной, портфель висел на одном пальце. Но каков этот палец! Один этот палец можно было пожать и в темноте принять за ладонь.
— Возьми, химик, возьми! — Тиша сделал шаг к Кошину. Тот мгновенно отпрянул, больно стукнувшись одеревеневшей пяткой о твердь.
— Что ж это он? Никак не берет?
— Видать, не берет!
— На же, возьми! — Из седой бороды выползла красная, словно мокрое мясо, улыбка.
Кошина захлестнуло необъяснимое бешенство. Еще только минуту назад быв безвольным, растерянным, сейчас почувствовал злость. Переступив босыми ногами, дрожа от холода, словно влекомый к гиганту, быстро приблизился, ухватил ручку портфеля.
Напрасно он это сделал!
Рука его как попала в ловушку. Он рванул было — куда там!
И снова глаза. Глаза ожидающие, нетерпеливые и — да-да, что-то в них было такое, да! — робкие!
— И не врите. — Глаза и сверлили, и в то же время готовы были исчезнуть, отпрянуть. Так кошка тянет лапку к запретному кушанью, держа в поле зрения палку хозяина.
— Договорились, врать я не буду! — откликнулся Кошин.
— Не врите про шарик. Про глобус.
— Про — словно шар голубой?
— Про шар голубой!
— Глобус крутится-вертится, словно шар голубой? — невероятно! Кошин готов был уже рассмеяться.
— И не знаем, где встретиться, нам придется с тобой? — Кошин разевал рот, губы сводило от близкого приступа хохота.
— Вы угадали Генкину песню про шарик? И решили доказать, что угадали? Вы ловите мысли-волны? — Кошина раздирал хохот. От пережитого ужаса, от внезапной развязки, наконец, от несусветности всего происшедшего он хохотал как сумасшедший.
Что-то мешало выхохотаться до конца. Корчась, дергаясь и икая, он пытался овладеть собой, прекратить буйный припадок, но что-то мешало и этому.
— Руку отдайте, — просипел в промежутке.
— Мысли ловить пока не могу, — важно изрек косматый вожак. Но руку «отдал». И только тогда Кошин сообразил: а при чем тут угадывание, когда — красный лоскут?
— Замерз я. Брюки верните, — сказал Кошин, дрожа. Голова была легкой, пустой. Зубы лязгали.
— Трусишки сыми. Выжми.
Сзади накинули мохнатое полотенце. Теплое и шершавое. Не оборачиваясь, сбросил трусы. У губ внезапно возник стакан: «Выпей!»
Кошин вытянул водку на едином дыхании, выдохнул: уф-ф! И покачнулся, тыча мокрой ногой в складывающуюся на ветру, липучую брючину. Его поддержали. Хорошо поддержали: крепко и вовремя. Кошин вгляделся: Тиша был мокрый, но не дрожал. И поддерживал бережно. От этого повеяло вдруг таким дыханием мужской солидарности, дружбы, единства, что Кошин растрогался. И в желудке разгорался огонь.
— Жизнь этому отдана, понимать надо, — сказал мокрый Тиша, наливая по новой.
Пальцы подрагивали, шнурки трудно завязывались, но по сосудам уже струилось тепло. Выдохнул вновь: уф-ф!
— Закуси!
Он полез в консервную банку. Копнул пальцами в жидком масле, выудил мелкую безголовую шпротинку — надо же, где только достали?
Теперь стояли втроем, как друзья.
— Не обижайсь на купание, — пробасил великан. — Иначе тебя б не пронять. Не поверил бы, не стал вглядываться. Я и сам в первый раз ошалел, когда узрел красное. Мысль понял? Степанов! — протянул чудовищную свою, негнущуюся ладонь.
— Кошин я, Кошин, из общества распространения знаний! — ах, как славно в сухой, теплой одежде, когда изнутри греет, а рядом — ребята, п-с-ст, отличные мужики!
— Нет, все. Больше нельзя! Лекция!
— А ты начхай, милый, — просипел Тиша. — Ну что ты скажешь им о Вселенной? Вот Степанов, он мог бы, да!
— П-с-ст, Степанов, чеши, излагай!
— Закуси!
— Закусил!
— Тогда слушай. Представь себе плот…
— Так представил! — радостно откликнулся Кошин.
— На плоту параллельно пластина. Спинка — красная, донце — желтое. Ты что видел, стоя по горло в воде?