У него кругом шла голова и оттого, что какое-то время спустя он мог делать с ней — что хотел. Она была преданна, ненасмешлива и кротка в такие минуты, эта красивая, взрослая женщина. Но ему было трудно придумать, чего бы потребовать от нее. Он нес околесицу, внутренне готовясь к протесту, но никогда — в такие минуты! — не встречая его. Дело мужчины — отловить, оседлать и держать женщину в стойле! — он говорил и опасаясь отпора, и, вместе с тем, ожидая новых проявлений самозабвенной покорности. И действительно, все, что она себе позволяла, это шепнуть, лаская его культуристские прелести:
— Но он должен ее хорошо содержать! Точно?
— Эге! — подтвердил он солидно и внезапно задумался. Что-то вдруг резануло. — Знаешь-ка что? — предложил минуту спустя, — гони его прочь!
И тут впервые она промолчала.
— Женщина должна иметь одно стойло, и точка! — выкрикнул он, ощущая, как напряглось, закаменело бедро.
— Выбирай: или — или! — настаивал он.
Она закрыла глаза.
— Настоящий мужчина всегда в меру свиреп? — наконец спросила она.
С хрустом и рыканьем он потянулся. Эти вопросики… «Свиреп» — красивое, любимое, точное слово! Заговаривать зубы — у нее это, видно, в крови! И это еще более разбередило. Тогда-то и мелькнула первая мысль, та мысль, которая позже оформилась в совершенно законченный план, где было расписано и увязано все, начиная от подмены ее ненаглядных таблеток до времени отпуска мамы и армии…
— Сегодня — седьмое! — повторяет значительно.
— Совсем чуть-чуть до призыва! — подхватила она.
— Решилась?
— Ох… Ну что ты, Бо… Что? Нет, Бо, не раздумала… Мне, Бо, звонили.
Что? Он приходит в себя. Так вот он — «пассаж»! Кто? Угрожали?
— Угрозы? При чем это, Бо! Свекровь мне звонила, Бо, она хорошая женщина. Сказала — она правду сказала — уйдешь, сын повесится! Или сделает что-нибудь и сядет в тюрьму. Кончится как человек. Мне, Бо, прости, мне его жаль…
— Так отправляйся к нему! — срывается он. — Иди и лижи! Я говорил тебе: выбирай? Выбрала? И привет!
— Бо, он ведь ничего мне не сделал плохого! Даже напротив… Я ему многим обязана… Он останется один-одинешенек…
— Одному в его возрасте — дело предельное, — сказал он, не смягчая. И широко улыбаясь своему зеркальному двойнику. Это была спецулыбка, потребовавшая в свое время особой работы: зубы ровные, крупные, все — напоказ, полной горстью. Тогда как глаза тускло хмурятся, ускользают. — Некому утку подать? — говорит он, улыбаясь зубами.
— Именно, — сказала она. — И грелку под поясницу.
— Ну так и нянчись! — говорит он сухо, спокойно и ждет.
Она тоже молчит, но отчего-то становится ясно, что — клюнуло. Леска натягивается.
— Бо! — выдыхает она. Теперь ее очередь искать нужное слово. — Боречка! — слышит он. Ну-ка, ну-ка, что скажешь? — Ты такой сильный, большой, — шепчет в трубку она, — как бабочка, я лечу в твой огонь. Каждый раз как в прорубь ныряю. Каждый раз говорю себе: не поеду! Но готовлюсь, готовлюсь… уверяя себя: не пойду!
— И все же — идешь? — осведомляется он, изучая улыбку зубов.
— Не могу отлепиться! Только и думаю, только и жду! Понимаю, что люблю твое тело, только его, ты сейчас весь в своем теле, но когда-нибудь и ты вырастешь из него, а я… Ох, Бо, я боюсь! Я-то уж больше не вырасту, Бо!
— Метр с кепкой — и все?
— Ты, все ж таки, детка! — провоцируя, тянет она, но сейчас ему эти игры до лампочки. — Ну, допустим, я перееду к тебе. Но ты уйдешь в армию!
— Я вернусь с книжкой ветерана войны! Я осыплю тебя сиреневым ворохом денег!
Смешной, нет, какой же смешной! Разве в этом проблема?
— Ты родишь сына! Семь сыновей!
Какой же наивный!.. «Вторая задача мужчины — расплодиться по миру, воспроизводя таких же железных мужчин!» Она тихо смеется, вспоминая напыщенные эти слова. Смех журчит, как холодный ручей.
— Обещала же ждать! — вопит он, выходя из себя от этого журчащего смеха.
Да, обещала. Чего только не обещаешь в такие минуты! Смешной: две женщины в одной кухне! Хочет сохранить ее под крылышком матери!
— Так катись!
— Я боюсь принести вред тебе, Бо, — тянет она, испугавшись его грубого окрика. И, вздохнув: — Я ведь когда-то состарюсь, тебе будет трудно бросить меня…
— Вот уж не трудно!
Она растерялась. Несомненно, она растерялась! Несомненно, теперь уж она листает словарь. Словарь своих заумных готовеньких фраз. Он наслаждается, представляя, как теперь уже перед ее горячечным взглядом проплывают страницы, строчки нажитой мудрости. Пусть не старается! Там, в этих страницах, таких, как он, нет! И ничегошеньки она там не найдет!