— Нормальная техника! — крякает Стас. — Забираю ее! — И отключается.
А у меня кружится голова. Боком сползаю с пригорка, кручу вентиль, подставляю затылок под струю прохладной воды.
Когда подошла Стелла (уж не она ли была за холмом?), мы представляли жалкое зрелище. С волос по лицу моему растекались ручьи, Стас вообще не вставал, так и валялся в грязи. Стелла смеялась.
— Чего ржешь? — мрачно приветствовал ее Стас.
— Я не ржу! — ответила Стелла и опять засмеялась.
— Что она, лошадь? — спросил я, отжимая свои длинные волосы.
— Что же ты скалишься?
Он, похоже, приложился весьма концентрированно. Разве было похоже на Стаса — пропускать небрежность подобных ответов.
— Я не скалюсь! — смеясь, сказала она и положила руку мне на плечо.
— Ты, похоже, приложился весьма концентрированно! — говорю ему. — Что она, тигр саблезубый, чтобы скалиться?
Стас вопросительно глянул — она не сняла свою ладошку с плеча. Я распрямил грудь. Он шевельнулся, скривился, схватился за бок. Перевалившись на четвереньки, встал на колени, игнорируя то, что вокруг была жидкая грязь. Опираясь на лапы, поднялся.
— Вы будто не прочь повеселиться вдвоем?
— А как же! — ответила Стелла и засмеялась.
— Смотри, котик, держись молодцом!
Вместо ответа я выставил большой палец.
— Он всегда молодец! — сказала Стелла, прижимаясь ко мне. (Она! Кто же еще был за холмом?)
— Я знаю, — сказал Стас. — Он такой молодец, прямо ух! Что на трассе, что…
— Прямо ух! — я вмешался.
Было неясно, к чему надо готовиться: он возился с пуговицами на своей куртке — то расстегнет, то снова начинает пропихивать в узковатые петли; он разглядывал себя в зеркальце — поворачивая лицо так и сяк; долго-долго расчесывал волосы щеткой — нет чтобы для приличия почистить штаны! И то казалось, что без скандала, без драки не обойдется — так он нарочито медлил, то вдруг верилось, что он вот прямо сейчас по-доброму подмигнет, как один он только умеет, и отправится восвояси. В конце концов, Стелла явно отдавала предпочтение мне!
— А вот это, — начал он, но Стелла перебила его. Лицо ее изменилось — враждебность появилась на нем. Странным, металлическим голосом, обращаясь к нему так, как будто меня не было рядом, она протянула:
— А вот это — россома-аха…
И Стас вздрогнул. Приценивающе посмотрел на нее — так, будто меня здесь и не было. И неожиданно неловко, тяжело повернулся. Ничего не сказал, не оглянулся — пошел прочь, загребая по-ковбойски носками.
Что-то щелкнуло, хрястнуло. Это челюсть моя отвалилась. Чтобы Стас так просто взял и ушел? А обмен взглядами между ними? Гордость не позволила накинуться на Стеллу с расспросами, а когда я узнал продолжение намекающей Стеллиной фразы (много позже, из глуповато-похабного анекдота о том, как в рифму отделывался от посетителей экскурсовод зоопарка: а теперь идите на …), меня больше всего поразил не цинизм, а отчаянность этой пичуги: ведь непредсказуемый Стас мог в ответ выкинуть что угодно и в этом же роде, мог и ударить, и пустить что-нибудь тяжелое в ход — из песни слова не выкинешь, иначе это был бы не Стас (и была бы не Стелла).
А в этот момент в голове не уложилось только одно: почему покорился?
Ласковые пальцы пробрались по плечам к шее — я и растаял, но и надулся: что это за сговор у меня за спиной?
Она забежала, заглянула в лицо. Я отвел глаза в сторону. Она опять выскочила, веселая и шкодливая. Я не выдержал, рассмеялся. Она прыгнула на меня, повисла на шее, болтая ногами. Пятясь, я отступал внутрь мастерской, не отрываясь от сильных, упругих губ. А войдя, сразу повалился назад, на спину.
Пол, земляной, присыпанный от влаги опилками, мягко принял меня. Стелла была в дорогих, со множеством иностранных наклеек вельветовых джинсах. Я помнил об этом и осторожно придерживал ее на себе; она же зачем-то пыталась соскользнуть в сторону, вбок. Наконец она открыла глаза, губы наши отклеились. Из-под коротких, но очень густо растущих ресниц выполз затуманенный взгляд. Вот он заострился. По лицу еле заметно пробежала гримаска испуга.
— Почку застудишь! — шепнула она и быстрым движением просунула под меня узкую руку.
Сердце растеклось от забавной заботы, я опять потянулся к губам, но лицо ее, голова ушли вниз вслед за рукой, утепляющей мою поясницу.
— Подожди, — послышалось глуховато, — она нам мешает.