Александр Жулин
ДУША УБИЙЦЫ 2
кусочно-непрерывное повествование
КОНТ
1992
Александр Жулин — писатель-романтик, оригинальный стилист, легко вплетающий в жестко-натуралистическую ткань повествования узоры фантастики, детектива, гротеска.
Сборник составили пятнадцать историй, связанных между собой не столько общими героями, сколько идеей, отражающей напряженные искания автором смысла бытия. Время действия — конец ХХ века. Место — город, Россия.
Ведь я-то считаю: настоящий рассказ сродни любовному приключению!
Обвораживающее тайной начало… Стремительное, неумолимо влекущее действие… Бурное извержение страсти, мгновения сладостного небытия и… Полет в сферы иные, прикосновение к трансцедентальному!
Александр Жулин. Из цикла «Беседы с воображаемым собеседником».
ДУША УБИЙЦЫ – 1
Рассказ
Кличкой Барон этот человек был обязан Леониду Леонидовичу. Почему Барон — непонятно. Он был короткий и толстый. И лысый. Самое примечательное в его внешности — шея. Она плавно вырастала из круглых плеч и кончалась в макушке, обрамляя лицо. Детская игрушка матрешка - вот что при виде его приходило на ум, и, как матрешка, он выглядел вполне добродушно. Две складки жира под подбородком, губы, растянутые щеками как бы в новые складки, наивные глазки…
В общем, скорее добродушный болван, чем Барон, но с Леонид Леонидовичем не поспоришь. А и зачем спорить, если все равно я открыл этого человека и рассказ о нем пишу я, а не какой-то там Леонид Леонидович.
Случилось же так, что он подтолкнул меня сзади. Слегка. Возможно, от гoрячечного возбуждения.
Я оглянулся. Смотрю — стоит человек, что называется, дуб дубарем. Вернее, дубариком, потому что — напомню — выглядел очень уж безобидно.
— Что толкаешься?
— У-у! — сказал он вместо ответа.
Я проследил его взгляд: не может оторваться от пальто Леонид Леонидовича. Необычное, в общем, пальто, снаружи — сплошь беличьи шкурки. Сто или тысяча — миллион! — хвостиков, и все болтаются.
— Тыщу рубликов стоит!
— У-у?
Он не поверил. Я потом убедился: во всем и всегда не доверял он этому миру.
— Точно! Хочешь таксе?
Я сказал это так просто: чтоб подразнить. Но вера с неверием соединялась в нем причудливым образом: не поверив в тыщу рублей, он поверил моему предложению.
— У-у-у! — сказал он, и меня словно встряхнули.
— Леонид Леонидович! — я закричал. — Вот он пойдет брать Пшеничникова!
Леонид Леонидович оглядел это чудо. И если мое предложение возникло случайно, то он глубокомысленно замолчал.
— Человек с высокой помехоустойчивостью, охарактеризовал наконец итог своих размышлений (на помехоустойчивость как вспомнилось, тестируют стрелков и штангистов). А затем: — Пойдешь брать Пшеяичиикова?
— У-у! - подтверждающе.
— Как тебя величать?
— Арнольдом!
И мы прыснули: такое редкое иноземное имя, и у такого дубарика!
— Будешь Бароном!
— Уж лучше — Бараном! — заметил кто-то из наших, не так уж и тихо. Но на лице его не отразилось ничто: прежнее добродушие, прежний помехоустойчивый, недоверчивый взгляд и — никаких обид на Барана.
— Стоит попробовать! — заключил Леонид Леонидович.
А у Пшеничникова было крушение жизни.
Его отлучили от большого хоккея, и чем теперь заниматься — было неясно. По этому поводу он зашел в бар и принял три раза по пятьдесят. Коньяк был, видимо, скверный. Пшеничников сморщил усы в кустик и их понюхал. Но и табачный запах усов не отбил память о дрянном коньячишке. Тогда Пшеинчников взял мороженое в металлической вазочке, взял шампанское и задумался, устроившись в уголке.
И тут услыхал.
— Спокойно, парниша! — услыхал у правого уха. Тот, кому Леонид Леонидович дал прозвище Стива, держал пистолетиком палец.
Пшеничников скосил взгляд направо.
— Пук! — сказал смуглый Стива. — Выкладывай мани, Пшеничников!
Пшеничников улыбается: откуда манни, ребята? С меня сдернули мастера спорта, какие могут быть мани?
Усы у Пшеничникова щеточкой. Когда он улыбается, щетка растягивается, верхний ряд зубов — все золотые! — блестит весело.
Тут кто-то садится с ним рядом. Тесно садится.
Пшеянчннков искоса глянул: лицо толстое, взгляд добродушен, ни черта такого не страшно! Пшеничников был ненапуганным хоккеистом, оттого и зубов лишился, когда в рот залетела случайная шайба. В общем, повидал он немало.
Но сейчас ощутил твердую палку в боку.
— Чёй-то там у тебя? — поинтересовался спокойно. Толстяк смигнул бледными глазками, на дне которых крутились беличьи хвостики.
— Пушка!— подтвердил Стива. Стива был тощий и нервный, дело иметь с таким не хотелось. С другой стороны, Пшеничников мог его сщелкнуть мизинцем.
— Продырявит насквозь, делово! — сказал Стива. — А шуму не больше, чем от-той же пробки шампанского.
Палка ткнула больнее. Пшеничников посмотрел: где там спрятана «пушка»? «Пушка» оттянула карман паршивенького пальтеца, которое облетало круглый живот.
Раздался хлопок. Пшеничников покрылся испариной. Шевельнулся, чтобы узнать, осталась ли жизнь.
— Будь здоров и не кашляй! — Стива поднял откупоренную бутылку Пшеничникова. —Долго копаешься! — вылил в фужер желтоватую жидкость. Вскипела белая пена. Става поднял посуду, раззявил губастый рот, вытянул. Утерся, прикрикнул: — Живее!
— У! - поддакнул и Барон, заерзав в ожидании хвостиков.
Пшеничников был крепкий мужчина на гребне хоккейного возраста. И имел неслабые нервы. Подумал: а в самом ли деле здесь «пушка»? Обернулся к Барону:
— Если нажмешь, а вас после поймают, вышка — тебе, не ему! Если я сам отдам кошелек, получишь лет десять, не больше! Высунь пистоль, и я тогда…
Договорить не успел. Стива схватил тяжеленную бутыленцию — ноль восемь литра!— и огрел его сзади. Голова Пшеничникова упала на грудь, струйка крови просочилась сквозь губы.
Стива отбросил бутылку. Она покатилась, звеня, по проходу. Те два-три человека, что кейфовали в кафе, затихли, не веря глазам, в то время как Стива, ловко обшарив карманы Пшеничникова, уже утягивал Барона на улицу.
— Плохо, ребята, — сказал Леонид Леонидович, пересчитав выручку. — Во-первых, вы его оставили жить, что нами не предусмотрено. Во-вторых, у него еще кое-что было, чем свободно можно попользоваться.
— Не надо трепаться,— обиделся Стива, а Барон в это время смигнул. — Я обшарил его, словно голенького.
— У! -подтвердил и Барон.
— В-третьих, вы не действовали как свободные, хищные звери! — продолжал Леонид Леонидович. — Вы били сзади, исподтишка! Слюнтяи, пижоны вы, промокашки!— неожиданно смазал Стиву по физии. — И запомни, букашка, я никогда не треплюсь! — смазанул еще раз. Заруби на своем слюнявом носу: ко мне следует обращаться на «вы»! — и еще разок смазал.
Стива терпел. Леонид Леонидович, всегда такой сдержанный, разошелся — мы только диву давались. Голова Стивы от мощных пощечин моталась туда и сюда. Барон, видя такой оборот, крепко зажмурился, но не делал попытки сбежать. Однако Леонид Леонидович, дав Стиве предметный урок, новенького трогать не стал. Отошел, отвернупся.
— А-а-а! - зарычал, приходя в себя, Стива. И молнией прыгнул на шефа. — Мани забрали, и еще кочевряжиться?
В руке блеснуло лезвие финки. Стива был горяч, как кавказец. Барон шевельнулся.
Но чуть раньше, чем Стива выметнул руку, Леонид Леонидович ловко согнулся и ушел от удара. Стива брякнулся оземь со своей финкой, вытянутой вперед, как копье.
— Забыл, кто хозяин площадки? — Леонид Леонидович наступил на руку Стивы. Каблук был беспощаден, Стива взвыл, пальцы разжались. Барон снова зажмурился, и теперь не сделав попытки исчезнуть.